Щепки плахи, осколки секиры - Николай Чадович Страница 52

— А я вас все-таки узнала! — К ним приблизилась Верка. — Вы из нашей миссии в Киркопии, да? Помните, совещание в деревне Подсосонье? Вы там еще всех уговаривали поменьше языками чесать.

— Это когда Колька сапог ненашенский демонстрировал? — уточнил Мирон Иванович.

— Да-да. Мы, между прочим, ту страну нашли, откуда этот покойник в Хохму притопал, — похвасталась Верка. — Только там уже все одним местом накрылось. Общая могила… А как у вас в Киркопии дела?

— Даже вспоминать не хочется. — Он тяжко вздохнул. — Тем же самым похабным местом и моя Киркопия накрылась… Еле ноги унес… У тебя, дочка, спирта не найдется? Ты же медичка вроде. А то меня местная картофельная самогонка не берет. Только живот от нее пучит, хоть целое ведро выпей.

— Сейчас, — Верка принялась сервировать стол последними дарами Будетляндии.

Зяблик и Мирон Иванович все это время молча ели друг друга глазами. Цыпф побежал к колодцу за водой, Лилечка помогала Верке, а Смыков шастал по всем углам, словно угодивший в незнакомое помещение кот. Артем, прикрыв лицо ладонью, продолжал сидеть в углу — не то задремал, не то погрузился в раздумье.

— Прошу к столу! — тоном заправской хозяйки сказала Верка. — Отношения свои будете потом выяснять, а сейчас отметим наше возвращение домой.

— Домой вернуться, это, конечно, неплохо, — кружка со спиртом почти целиком исчезла в лапе Мирона Ивановича. — Но только порядки здесь, предупреждаю, другие… Знаете, как это бывает: скворушки домой из южных стран вернулись, а в их домике уже вороны распоряжаются.

— Вот ты нам и расскажешь, какие именно здесь порядки, — мрачно сказал Зяблик, однако брякнул своей кружкой по краешку кружки Мирона Ивановича.

— А уж это как я сам захочу, — он одним махом проглотил спирт и даже не стал его запивать. — Захочу расскажу, а не захочу — и так утретесь.

— Мирон Иванович, только не надо попусту заводиться, — попытался успокоить его Цыпф. — А рассказать нам все подробно вы просто обязаны. Мы здесь Бог знает столько времени отсутствовали. Да и досталось нам так, что врагу не пожелаешь.

— Вижу, — буркнул гигант. — Синие, как утопленники… До Эдема, случаем, не добрались?

— Добрались, — признался Цыпф не без гордости.

— Ну и как там?

— Долгая история. Но это действительно в некотором смысле рай земной. Тут покойник Сарычев прав был.

— Погиб он, значит?

— По слухам — да. Зато некоторые из его спутников живы. Рукосуев, например… Но вы нам лучше о себе расскажите.

— Что тут рассказывать, — пригорюнился Мирон Иванович. — Плесни-ка еще, дочка. Славная штука медицинский спирт… И грудь смягчает, и душу успокаивает… Ну ладно, сначала в двух словах расскажу о Киркопии. Место, сами знаете, непростое. Степняк хоть и головорез, но с ними хоть как-то объясниться можно. А с киркопа что взять? Собака Жучка понятливее его. Одно слово — дети природы. Я, кстати, так к ним и относился, как к детям неразумным… Пробовал, конечно, на путь истинный наставлять. Только истины у нас и у них совсем разные… Лечил, само собой. Там ведь детская смертность под девяносто процентов была. А все из-за грязи да насекомых. Потом и они стали ко мне хорошо относиться. Народ отходчивый, зла не помнили. Жрать друг друга я их, правда, так и не отучил, но некоторые поняли, что это нехорошо…

— Человеческой речи их обучить совершенно невозможно? — поинтересовалась Верка.

— Бесполезно. Чего-то здесь у них не хватало, — Мирон Иванович потрогал себя за гланды. — На пальцах кое-как объяснялись… Одни получше, другие похуже. Как ни странно, но бабы у них понятливее мужиков были.

— А почему странно? — возмутилась Верка. — Это закон природы… В общем, людьми киркопы никогда не стали бы?

— Вряд ли… Я, конечно, в науках не шибко разбираюсь. Вы про это лучше у Льва Борисовича поинтересуйтесь.

Лева Цыпф был не из тех, кто стесняется своей эрудиции.

— Лично я считаю, что так называемые киркопы есть тупиковая ветвь эволюции гоминдов, то есть людей, — безапелляционно заявил он. — Наука знает несколько десятков таких видов, в том числе и неандертальцев, живших сравнительно недавно. Чтобы стать человеком, надо как минимум человеком родиться. Возьмем самый простой пример. У нормальных киркопов голосовые связки недоразвиты. Но раз в сто лет среди них может появиться выродок, голосовые связки которого будут издавать членораздельные звуки. Если этот признак закрепится в его потомстве, то через несколько тысяч лет оно окажется в более выгодном положении, чем немые соплеменники, а как следствие — естественным путем вытеснит их. Точно так же и со всем остальным — рукой, мозгом. Миром правит случай.

— Среди людей, значит, тоже какой-нибудь сверхчеловек может уродиться? — поинтересовался Смыков.

— Вполне вероятно… Но я попрошу больше не обращаться ко мне с вопросами,

— заторопился Левка. — Этим мы сбиваем Мирона Ивановича… Продолжайте, пожалуйста.

— Спокойной жизни, ясное дело, не было, — сказал гигант, во время незапланированной паузы успевший в очередной раз смягчить грудь и успокоить душу. — То одно, то другое… Да и где сейчас эта спокойная жизнь? Хотя надежда теплилась, что все как-то наладится. Потом вдруг начинаю замечать, что скудеет мой край. Реки вроде и текут, да рыба в них перевелась. От воды то тухлым яйцом, то нашатырем, то еще какой-нибудь гадостью разит. Озерцо одно я любил — такое чистое, что и не рассказать! Пуговицу на дно бросишь, и ту видно… Можете себе представить, что за пару недель оно в какую-то хреновину превратилось — не то жидкий ил, не то густая грязь. Леса на глазах засыхают, словно их дустом посыпали. Земля везде была что твое масло — что хочешь в нее сажай. А потом вдруг в пустыню превратилась — где камень сплошной, где зола летучая… Потом уже форменные ужасы пошли. Прибегают раз ко мне киркопы, от страха трясутся, за собой знаками зовут. Побежал я вместе с ними. Там невдалеке поселок большой был, по их понятиям, почти что город. И вот гляжу я, на этот поселок как бы каменная гусеница надвигается… До сих пор не знаю, с чем это зрелище сравнить можно. Представьте себе, что Китайская стена вдруг ожила и, как змея, на Пекин ползет. Да ведь и ползет-то она не сверху, а снизу, из долины, супротив законов притяжения. И что еще меня за душу задело — ползет это чудо невиданное вроде бы поверху, но ясно, что девять десятых его под землей таится, как у айсберга морского… Вот так и пошло чуть ли не каждый день. То вся Киркопия, как волна, играет, то горы в бездны обращаются, то каменный град сечет, да такой, что сначала в небо с земли летит, а уж после назад возвращается. Разве в таких условиях жить можно? Ну скажите?

— Я думаю, нельзя, — согласился Цыпф, очевидно, вспомнив, как в Будетляндии их самих чуть не сгубило нечто похожее.

— Вот и я такого же мнения… Леса в щепки, звери, какие уцелели, разбежались, простой воды и то не хватает. Потом, гляжу, и киркопы стали разбегаться. Тогда я собрал человек двести, самых близких ко мне, и повел в Кастилию. Знал, конечно, что особо нам не обрадуются, но все же тешил себя надеждой на помощь и сострадание. Нам ведь много не надо — кусок хлеба каждому да какое-нибудь глухое место для проживания… Идем мы, значит, как по Хиросиме. Дым глаза ест, земля горячая, все вокруг перелопачено, свист, грохот, неба не видно, только какие-то багровые огни со всех сторон мерцают… Конец света! Идти тяжело-тяжело, хуже, чем по глубокому снегу. Не идем, а буксуем. Силы на пределе. Мои киркопы уже и выть от страха перестали, а только скулят, как кутята, которых в сортире топить собираются. Дикари ведь, вроде зверей, нутром беду чуют, не то что мы… Я тоже иду, и впечатление у меня такое, что это не огни багровые вокруг горят, а чьи-то глаза нас в упор рассматривают… Дескать, что это за диковинные создания такие и как с ними поступить — в лепешку раздавить или для забавы в клетку посадить… Нет, тот последний поход я до гробовой доски не забуду! Вам первым рассказываю… Ну а потом вообще… Какие-то злые шутки начались… Что будет, если киркопу ногу оторвать? Или руку? А если все конечности сразу? Или пополам его? Идет он, бедняга, впереди меня, шатается… Тут хрясь по нему как бы невидимой косой, и гуляй, Вася! Налей мне, дочка, по последней…