Эромахия. Демоны Игмора - Виктор Ночкин Страница 52

Когда он очнулся, солнце стояло в зените. Ридрих подобрал палку, служившую посохом, и снова стал карабкаться, цепляясь за покрытые рыжеватой пылью кусты. Стало жарко, в зарослях трещали кузнечики, сновала какая-то мелкая живность. Малейший звук отзывался гулким эхом.

Наконец Эрлайл выбрался из оврага и огляделся. Здесь, наверху, дул легкий прохладный ветерок, шелестя листвой. Никого. Ридрих несколько минут сидел, собираясь с силами, потом встал и, тяжело опираясь на палку, заковылял прочь от проклятого Игморского холма, а зловещий замок слепо пялился ему в спину темными провалами бойниц.

Беглец брел, держась зарослей и тенистых низин, ему хотелось как можно дальше убраться от замка и лагеря наемников у подножия холма. Наконец он решил, что прошел достаточно, и оглянулся, чтобы сориентироваться. Холм с замком по-прежнему нависал над Ридрихом — огромный и мрачный. Значит, не так уж много он проковылял… Но сил больше не было, и Ридрих свернул к дороге. Вышел, встал между колеями… и тут в глазах потемнело, ноги подкосились, беглец медленно опустился на колени, выронил посох и завалился на бок, подняв облачко сухой мелкой пыли.

* * *

Когда сознание вернулось к Ридриху, он почувствовал сперва боль в сломанной ноге, а затем — что чужая рука шарит в кармане куртки. Грабитель не спешил, копался в лохмотьях медленно, основательно. Потом полез в другой карман, кряхтя и одышливо посапывая.

Ридрих открыл глаза — над ним склонился полный мужчина средних лет, одетый как небогатый купец или приказчик. Заметив, что жертва очнулась, грабитель покачал головой, пробормотал: «Живой, вот незадача-то…» — и поднял увесистую дубинку. Ридрих пнул толстяка здоровой ногой в голень, тот пошатнулся. Дубина подняла облако пыли рядом с виском Ридриха. Он перекатился, вытаскивая из-за голенища нож — снова рядом глухо тюкнуло о землю оружие купца.

Эрлайл притворно застонал и расслабился. Мародер шагнул следом и снова склонился над распростертой жертвой. Ридрих стиснул зубы и, превозмогая жгучую боль, оттолкнулся левой рукой от земли, вскочил. Нож вошел в объемистое брюхо незадачливого вора, толстяк взвыл, Ридрих повис на нем, вырвал нож и ударил снова, потом еще и еще… Купец повалился в пыль, Эрлайл оказался сверху и бил до тех пор, пока жирное тело под ним не перестало дергаться.

Несколько минут Ридрих переводил дух, потом сел и огляделся. Рядом стоял небольшой фургон, печальная лошадка качала головой и косила на рыцаря грустным карим глазом. Больше — никого. Что ж, неудивительно, этой дорогой пользовались редко, даже странно, что купчишку занесло сюда.

Ридрих в свою очередь обшарил карманы убитого, стащил с него исколотую окровавленную куртку и неловко напялил. Потом отполз немного к обочине, ухватил мертвеца за предплечье и, упираясь в землю левой ногой, подтащил к себе. Снова отполз и снова потянул грузное тело. Затащив труп в кусты, швырнул подальше собственные лохмотья и на четвереньках пополз обратно. Подобрал палку, служившую посохом, встал, заковылял к повозке. Лошадь все так же безучастно разглядывала нового хозяина. Ридрих, двигаясь медленно, чтобы не пугать животное, подошел к фургону, положил палку, ухватился руками и с трудом втащил ставшее непослушным тело на облучок. Размотал поводья, завязанные прежним возницей…

Главное — убраться подальше отсюда, туда, где никто не вспомнит молодого господина Эрлайла.

Лошадка мерно топала, фургон, поскрипывая, катился по дороге. Ридрих осторожно передвинул ногу, заключенную в самодельные лубки, уселся поудобнее… и заснул. Несколько раз он приходил в себя — и снова погружался в забытье. Лошадка все так же влекла фургон по дороге, иногда останавливалась, тогда Ридрих, очнувшись, понукал ее.

Наконец впереди показалась деревня, послышался собачий лай, Ридрих встрепенулся и шлепнул вожжами клячу, та затопала живее — да скотинке тоже хотелось скорей оказаться у жилья, где ее, несомненно, распрягут, напоят и дадут корм. Въехав на деревенскую улицу, Ридрих потянул поводья и притворился, что потерял сознание, — обеспамятевший чужак не обязан ничего объяснять. Лошадка свернула к обочине и стала щипать пропыленную траву, неровными клочьями торчащую из-под забора.

Местные сперва издали присматривались к замершему фургону, затем стали медленно подходить. Один заглянул под полог, другой потрогал плечо неподвижного возницы. Ридрих, еле сдерживаясь, чтоб не заорать от боли, сполз с облучка. Его осторожно подхватили и понесли — бережно, стараясь не бередить поврежденную ногу. Добрый знак. Он еле слышно застонал и, будто придя на минуту в себя, прошептал, старательно подражая манере простолюдинов купеческого сословия:

— Не погубите, люди добрые, не дайте пропасть… Во имя Господа прошу, помогите… Разбойники напали, едва отбился… Батя найдет меня, батя вознаградит… Потом раненый обмяк и замолчал. Все прошло как нельзя лучше — крестьяне тихо заговорили между собой, что, ежели в самом деле отец купчика объявится, то за спасение родного дитяти отблагодарит, проявит щедрость. Стало быть, пока что следует бедолагу выхаживать.

* * *

Несколько дней Ридрих провалялся в забытьи — не притворном, а истинном. Он в самом деле сильно расшибся, когда свалился в овраг, да и последующие подвиги отняли много сил. Изредка больной приходил в сознание, оглядывал грязные стены и низкий потолок горницы… Крестьяне раздели его и уложили на широкую лавку, ногу и ребра туго перевязали.

Со временем Ридрих почувствовал себя лучше, дольше бодрствовал и начал узнавать людей, появляющихся у его ложа. Чаще всего в горнице крутился молоденький паренек — вероятно, хозяйский сын. Немного реже заходил сам хозяин — сутулый плечистый бородач. Как-то Ридрих, улучив момент, потянул крестьянина за рукав и, сделав вид, что говорит с трудом, прохрипел:

— Хозяин, а хозяин… слышишь, человече добрый, ты продай, если нужно, чего в фургоне-то… Траты покроешь, какие из-за меня. А уж как батя мой объявится, так все сполна возместит…

Бородач подумал, кивнул, высвободил рукав из Ридриховых пальцев и ушел, тяжело топая босыми пятками. Ридрих не был уверен, что поступил правильно — он не проверил, много ли денег в кошельке зарезанного им владельца фургона… однако, судя по скромной одежке, вряд ли покойный был богачом. Вез он глиняную посуду, не очень-то прибыльный товар.

Ранами и переломами постояльца занимался местный знахарь — тощий старикан, весь поросший седой шерстью. Хозяин звал его Лешим. Изредка Ридрих замечал девиц, которые украдкой разглядывали гостя, — может, родня хозяевам, а может, соседки. Заметив, что раненый пришел в себя, девчонки убегали, визгливо хохоча. Эти люди не интересовали беглеца, он знал, что они не задержатся в его жизни надолго.

Постепенно Ридрих оклемался, но по-прежнему притворялся, что слаб и беспомощен. Ему хотелось удрать, поскольку приютившие его крестьяне наверняка разыскивают мифического «батю» и вполне могут столкнуться с родней или друзьями настоящего владельца фургона. К тому же слух о спасенном незнакомце мог дойти до Отфрида Игмора… если тот еще жив. Ридрих был уверен, что кузен жив. Надежнее было бы убраться отсюда подобру-поздорову, но у беглеца не было ни одежды, ни оружия, ни денег. Да и на ногах он не держался…