Орден Сталина - Алла Белолипецкая Страница 52

И тут кто-то схватил Анну за плечи и, зажимая ей рот, прошипел в самое ухо: «Дайте мне руку, и бежим!..» Не колеблясь, она потянулась к невидимке, ощутила хватку его крепкой узкой ладони, а затем – он поднял с полу фонарик, который, видимо, отмечал для него путь в коридор. И в блеклом свете женщина разглядела жуткое лицо своего спасителя.

От неожиданности она едва не закричала и не оттолкнула его. Однако рука, за которую она держалась, была теплой, да и голос, услышанный ею, явно принадлежал живому человеку. И мгновение спустя Анна, увлекаемая страшным созданием с седыми космами, уже мчалась по коридору расстрельного подвала.

12 июля 1935 года.

Раннее утро субботы

Стебельков не пошел домой, остался ночевать в своем кабинете: куда менее просторном и комфортабельном, чем кабинет Семенова. Но Иван Тимофеевич был здесь один, мог не следить за выражением своего лица и беспрепятственно расхаживать из угла в угол, не объясняя никому причин своего беспокойства.

– Глупо, глупо было полагаться на сопляка, – бормотал Стебельков себе под нос, раз за разом повторяя эту фразу.

Произнести ее вслух он не решался. Григорий Ильич – ненавистный начальник и благодетель – запросто мог поставить прослушку в его кабинет. Может, Семенов и считал Ивана Тимофеевича пустым местом, но подстраховаться на его счет всё же мог. А то и вовсе – мог своим собачьим чутьем унюхать неладное, почуять, что в «Ярополке» завелся крот.

Хотя, если вдуматься, кто, как не сам Григорий Ильич, подтолкнул его к предательству? Разве не служил ему Стебельков верой и правдой, разве не выполнял для него всю грязную работу, разве отказывался хоть раз от самых мерзких заданий? Нет, ни разу. А что в благодарность? Да, звание капитана госбезопасности – это было не так уж плохо. Но при таком-то звании он не мог подняться в «Ярополке» даже на ту нижнюю ступень иерархии, куда мгновенно определили мальчишку Скрябина! И не мог только потому, что у него, Ивана Тимофеевича, не оказалось никаких этаких способностей. Как будто он был в этом виноват! Как будто заслугой того же Скрябина было обладание этими способностями – полученными от рождения!..

Но следовало признать: очередное неслужебное задание Григория Ильича – похитить книги у Николая Скрябина, – практически спасло Стебелькова. И особенной удачей было то, что он, Иван Тимофеевич, успел-таки увидеть склеенный из кусков фотопортрет Анны Мельниковой – до того, как его усыпил тот дрянной порошок. Так что, зная о пропаже улик с кинофабрики военных и учебных фильмов, Стебельков без труда сложил два и два.

А дальше всё и вовсе пошло великолепно. Не ему пришлось тратить силы и аргументы, чтобы убедить мальчишку сотрудничать – тот сам решил завербовать его! Вот умора-то!.. Да еще и деньги ему давал – за то, что Стебельков сделал его пешкой в своих руках.

Конечно, от мальчишки придется избавиться, равно как и от его приятеля, Кедрова – черт его знает, что Скрябин разболтал ему. Но – этот вопрос встанет лишь в том случае, если нынешняя авантюра завершится благополучно. А дело провалится, если наниматели (истинные наниматели) Стебелькова узнают, что тот доверил спасение Анны какому-то полубезумному юнцу, то самого Ивана Тимофеевича уберут в кратчайшие сроки. Это уж к бабке не ходить… А может, свои прикончат его раньше.

Так что у Стебелькова имелись все основания метаться по кабинету и ждать, не зазвонит ли его телефон, и не прикажут ли ему спускаться в подвал – где его самого расстреляют, поскольку Скрябин даст подробные показания, с чьей именно помощью он проник в чекистское подземелье.

Удача и неудача – категории относительные.

Если бы в тире НКВД не появился так неудачно Григорий Ильич, то Скрябин действовал бы по своему первоначальному плану и всего лишь дернул бы рубильник на распределительном щитке. Несомненно, даже лубянские палачи быстро догадались бы вернуть рубильник в прежнее положение; по всему подвалу загорелся бы свет, и поиски беглецов многократно упростились бы.

Но Николаю пришлось первоначальный план изменить. Понимая, что на отключение электричества рукой у него будет лишь доля секунды, он оставил провода снаружи – чтобы не пришлось открывать шкафчик. А вырванную с мясом электропроводку восстановить в темноте оказалось не так-то просто. Фонарей же у расстрельщиков с собой не было.

Под чирканье спичек, горевших недолго и обжигавших пальцы, под собственную неумолчную брань экзекуторы метались по тиру. И даже вопреки уставу позабыли о приговоренных – которые, впрочем, так и стояли короткой шеренгой и никаких попыток скрыться не предпринимали.

Всё это продлилось бы весьма долго, когда б не Семенов. Твердой походкой, словно темнота ничуть не мешала ему, он двинулся к распределительному щитку и распахнул его. Скрябин при виде этого вынес бы заключение: никталопия. Четверо же расстрельщиков едва не обратились в соляные столбы, глядя при свете гаснувших спичек, как комиссар госбезопасности 3-го ранга практически в полной темноте возится с проводами, зубами зачищая их концы.

Неспроста Григорий Ильич не верил в существование электричества. Во-первых, бо́льшая часть его жизни приходилась на те времена, когда электрический ток мог считаться в лучшем случае сказкой. Во-вторых, на него самого электричество не действовало никак: сколько разрядов ударило в него, пока он возился со щитком – одному богу известно, но чекист ни одного из них не почувствовал.

Но зато само происшествие с восставшими мертвецами и погасшим светом явно выбило из колеи комиссара госбезопасности. Иначе как можно было объяснить тот факт, что он заметил отсутствие Анны Мельниковой лишь тогда, когда в подвале удалось – благодаря его усилиям – восстановить освещение?

Первым делом Семенов кинулся звонить по внутреннему телефону: вызывать подмогу и только тут увидел трубку без шнура. Ругнувшись, но уже довольно вяло (следовало ожидать, что заговорщики сделают нечто подобное), комиссар госбезопасности решил пока полагаться на собственные силы. И начал с опроса своих подчиненных.

Минут пять ушло у него на заслушивание свидетельских показаний, среди которых ценным было лишь одно. Исходило оно из уст пьяного исполнителя, разглядевшего трупное лицо и кошмарный костюм того субъекта, который поднялся из мертвых, чтобы вырубить свет в тире НКВД. Можно было предположить, что целых два приговоренных оказались живыми после вечерней «свадьбы», однако у Григория Ильича имелось на сей счет совсем другое мнение.

– Ну, сволочь, – проговорил Семенов, и даже глаза его, обычно лишенные всякого выражения, при этом слегка сверкнули, – далеко ты всё равно не уйдешь. – А затем распорядился: – Одному – стеречь этих, – кивком головы он указал на безмолвную группу из трех узников, – еще один – наверх, за подкреплением, а двое – за мной! Деваться бегунам некуда!