Зов Уршада - Виталий Сертаков Страница 52

Оказалось, что вращение на двух опорах невозможно освоить, используя лишь технические навыки. Когда в тебя со всех сторон летят бамбуковые палки и длинные нунчаки, ты легко справляешься, танцуя даже на трех камнях, слегка торчащих из воды. Но стоит откатить один камень в сторону, как ловкость уступает безнадежной ярости.

— Ты слишком уверовала в гибкость и крепость мышц, — заметил как-то Хасимото.

Он был прав. Я всей душой стремилась выиграть оранжевую повязку лучшего ученика, и я ее получила. Не прошло и полгода, а предплечье мое украсил двойной штрих насечки, меня перевели в следующую группу. Я взрослела, но философия обители оставалась для меня чужой. Когда у меня из-под ног выкатывали один из двух оставшихся камней, я отмахивалась от палок, уклонялась и приседала еще быстрее, в результате — еще быстрее уставала и падала без сил. Старшие послушники, постигшие науку, не уклонялись и не приседали. Они мысленно, следом за наставником, уплывали в такие высоты, с которых могли наблюдать за собственным телом, не прерывая медитации.

— Ты не научишься спать на струях ручья, пока не освободишь разум, — грустно сообщил Хасимото, в очередной раз наблюдая за моими мучениями. — Ты хорошо дерешься, но не это мы стремимся воспитать в тебе.

— Но я не понимаю…

— Хорошо, мы попробуем иначе, — улыбнулся наставник. — Через три дня я собираю старшую группу, мы пойдем в горы. Ты отправишься с нами.

Я не посмела спрашивать, что ждет меня в горах. Мы карабкались по кручам, все выше и выше, пока не начало шуметь в ушах и колоть в боку. Наставник казался существом, сделанным из бронзы, он неутомимо шагал по едва заметной тропе, а мы ползли следом, растянувшись, точно полумертвая гусеница.

На третий день мы очутились в заросшей лесом лощине. Прямо над нами вили гнезда орлы и сияли на пиках снежные шапки. Хасимото привел нас на поляну в самой глубине леса. В первый миг я задохнулась от восторга, встретив такую красоту. Я забыла о сбитых в кровь ногах, о пронизывающем холоде, о синяках и голоде. Другие послушники тоже замерли, шепча слова восхищения.

Перед нами расстилалась поляна, полная диковинных, поющих цветов. Цветы плотным шарфом окружали горное озеро, похожее на чашу застывшего хрусталя. К воде спускались гранитные уступы, точно исполинские ступени. На другой стороне озерка стоял маленький, очень скромный храм, очевидно построенный не одну сотню лет назад. Я не стала спрашивать, какому божеству он посвящен.

— Все очень просто, — пояснил Хасимото. — Мы садимся и отдыхаем. Смотрим на воду, смотрим на цветы. Только не на все цветы сразу. Каждый из вас должен выбрать себе один цветок. Надлежит думать только о нем. Дни и ночи вы будете думать о красоте и совершенстве своего цветка и ни о чем больше. Вы будете слушать только его пение, будете встречать его утром, когда Корона облизнет сахарные пики гор, и будете желать ему счастливого сна ночью. Тот, кто почувствует, что постиг красоту, пусть приходит ко мне. Я буду ждать в храме с двумя зажженными лампами.

Еще не выбрав цветок, я уже поняла, что имел в виду наставник. Это было то же самое, к чему стремятся лучшие из йогов народа раджпура: свободный танец с двумя открытыми чашами огня, один из любимых танцев Шивы.

День и ночь я глядела на выбранный мной цветок. Но я так и не смогла заставить себя думать о нем. Я думала о том, как бьется на скользких порогах Леопардовая река, как танцуют вечный танец йогины из древних банджаров и как я много упустила за три года рабства.

Корона дважды окрасила озерную гладь в кармин и золото, когда внутри меня зародилось нечто. Я все так же пристально следила за роскошным бутоном, который просыпался и расправлял лепестки вместе с приходом буйного Сурьи, я ловила обветренными щеками ласкающее дыхание гор, но глаза мои словно омылись слезами раскаяния. Сквозь заросли вьюна, сквозь толстые стены озерного храма я увидела наставника, он улыбался отрешенно и танцевал ананду-тандаву, танец блаженства мудрого и грозного Шивы.

Меру песка я, задыхаясь от восторга, следила за Хасимото, пока не поняла, что ошиблась. Страна Бамбука располагалась слишком далеко от страны Вед, здесь никто не верил в могучее божество с зорким убийственным глазом во лбу, здесь никто не мог научиться танцу блаженства, что исполнял Премудрый вместе со своей Дэви на теле мертвого асуры Апасмары, однако наставник каким-то образом ухватил суть танца.

Конечно же, он исполнял совсем иной танец, он совершенствовал равновесие тела над струями воды и равновесие души в бурлящем океане желаний, но мне, через его скупое откровение, открылось единство сущего. Длилось это крайне недолго, но долго я бы не выдержала. Это все равно что в упор смотреть на Корону, полыхающую в зените.

Два огненных спиральных облака кружили с неуловимой быстротой. Два блюда, полные горящего масла, совершали на вытянутых руках наставника фигуры вечной мудрости. Две раскаленные спирали сложным зигзагом проносились под сводами храма, превращаясь в медленно опадающее кружево снов. Хасимото кружился, не касаясь ступнями земли, глаза его были закрыты, но он улыбнулся мне, потому что увидел и мое смятение, и мои слезы.

— Куда ты смотришь? — спросил он.

— Я смотрю на мой цветок, наставник, — призналась я, и это было правдой. Оказалось, что все это время, почти трое суток, я не отрывала глаз от чудесного цветка.

— Это хорошо, — похвалил старик. На его морщинистом лбу царила безмятежность, но пылающие спирали ускоряли темп. — Я рад, что ты восприняла единство. Это крайне важно — постигнуть гармонию общего через прелесть цветка.

— Прошу прощения, наставник, — осмелилась я. — Откуда вам известны священные круги тандавы, которым восхищаются в стране Вед?

— Ты пытаешься дать всему имена, — лукаво ответил наставник. — Это великое заблуждение молодости — считать, что человек может давать имена. Хорошо, если тебе так необходимо обозвать каждое явление, знай — я девять лет служил в монастыре Шао, там танцы с огнем и клинками называют иначе, но вполне вероятно, что в страну Хин их принесли твои далекие предки. Пусть будет так, — беззвучно сказал Хасимото. — Неважно, каким путем мы стремимся к совершенству, путей — тысячи, как тропинок в лесу. Важно иное, я рад, что ты это поняла… Иди же сюда, мы вместе будем размышлять…

Я больше не спрашивала, как мне поступить. Впервые в жизни я одолела тот путь, который мне позже давался много раз, но не вызывал уже прежней боли и прежнего восторга постижения. Я прошла над поляной распускавшихся утренних бутонов, не повредив ни один из них. Я прошла сквозь калитку скромного горного святилища и приняла из рук наставника чаши с огнем.

— Что теперь? — с той же терпеливой улыбкой спросил Хасимото.

Мы танцевали вместе, и я больше не тревожилась, что из-под ноги выдернут последний камень.

— Теперь мне стыдно, — призналась я. — Три дня назад я мечтала быстрее покинуть обитель и вернуться к Матерям-волчицам. Три дня назад я уверовала, что достигла порога своих умений. Я прошу меня извинить. Я прошу вас не выгонять меня из школы…