Книга без переплета - Инна Гарина Страница 52

Хорас и Маколей все еще оставались на тех же местах. Никса придерживая клинок, направленный в собственную грудь, Хорас — протягивая к нему руку и что-то говоря с угрожающим видом. Что именно — разумеется, не было слышно, да, собственно говоря, и не имело уже никакого значения для Михаила Анатольевича. Он перевел взгляд на горизонт. «Останется пленником в пределах того, что видит глаз», — вспомнил он и постарался вместить в этот свой последний взгляд как можно больше пространства… дотянуться до верхушек самых отдаленных деревьев…

Палец горел огнем. Михаил Анатольевич дернул рукою, стряхивая кровь, и торопливо произнес про себя слова заклинания. И пока выговаривал их, его обуял настоящий ужас. Он и до этого как-то не очень верил в их силу, может, потому и пошел на опыт сравнительно спокойно, но сейчас… Слова эти были непонятны, чуточку смешны, похожи на какую-нибудь детскую считалочку… что если это действительно всего лишь дурацкая шутка, розыгрыш злой птицы, и не более того, чушь какая-то, и ничего из этого не выйдет?!

И едва успев выговорить последний слог, он оторвался от горизонта и в панике уставился вниз, на поле злосчастного боя.

На первый взгляд там как будто ничего не произошло. Маколей, не изменив положения, стоял неподвижно и, улыбаясь, смотрел в лицо Хорасу. Демон медленно поднимал свой меч.

И вдруг Хорас пошатнулся. Он выронил меч и обеими руками схватился за грудь. А затем, словно влекомый какой-то неведомой силой, он повернул голову и устремил свой взор в одно из окон крепости, то самое, за которым стоял Овечкин. Михаил Анатольевич невольно вздрогнул. А в следующую секунду задрожал весь, с ног до головы, потому что прямо перед ним вдруг появились глаза Хораса, словно демон вознесся к самому окну и смотрел теперь ему в лицо. Михаил Анатольевич не видел больше ничего, кроме этих глаз. А в них горела смертная ненависть… и еще тоска… такая тоска, что Овечкина пронзило насквозь сознание чего-то непоправимого… бесконечного несчастья, безмерного зла, причиненного им другому живому существу. Жуткий миг этот, казалось, длился вечность…

И Михаил Анатольевич потерял сознание.

Очнулся он только через несколько часов, несмотря на все усилия окружающих привести его в чувство, очнулся, испытывая страшную тоску, словно передавшуюся ему от демона, и закричал в ужасе при виде склонившегося над ним незнакомого лица — лица жуткого и прекрасного одновременно в совершенной законченности своего уродства.

То была Де Вайле, но Овечкин этого не знал. Потрясенному рассудку его представилось, что он уже в аду, чего заслужил несомненно… но вот за какой проступок?.. Этого он вспомнить не мог и не хотел.

Потом он увидел встревоженное, милое личико Фирузы и испытал некоторое облегчение. Она поднесла Михаилу Анатольевичу стакан с душистым и горьким питьем, он покорно выпил все до дна, и сознание его постепенно начало проясняться.

…Конечно, никакой это был не ад. Овечкин обнаружил себя полусидящим на кровати с подложенными под спину подушками, в красно-кирпичном мрачном покое с зарешеченными окнами, и с некоторым усилием припомнил, что это крепость Хораса. И женщина со столь напугавшим его лицом уже не казалась ему обитательницей адских угодий, хотя впечатление производила все-таки не слишком приятное. Она протянула руку, коснулась тыльной стороной ладони его лба, отчего Михаил Анатольевич вздрогнул, и затем, кивнув головой, сказала:

— Что ж, он в порядке. Или почти в порядке. Пойду помогу старику.

И вышла из комнаты.

— Кто это? — спросил Овечкин, глядя ей вслед.

— Де Вайле, колдунья, — неохотно ответила Фируза. — Как вы себя чувствуете, Михаил Анатольевич?

— Хорошо, спасибо… Откуда она взялась?

— Была здесь все время — так она говорит. Она — из друзей принцессы и собиралась помочь ей бежать от Хораса, если… ну, когда все кончилось бы. И для этого ей надо было оставаться невидимкой. Михаил Анатольевич…

— Что?

Он отвлекся наконец от созерцания двери, через которую удалилась Де Вайле, и посмотрел на девушку. И увидел, что она улыбается, а глаза ее полны слез и светятся каким-то незнакомым светом.

— Что с вами, Фируза? Почему вы плачете?

Она не успела ответить, потому что дверь опять отворилась и вошла принцесса Маэлиналь в сопровождении Баламута Доркина, вошла торопливо, на ходу протягивая руки к Михаилу Анатольевичу.

Он поспешно вскочил с кровати навстречу ей. Голова у него сильно закружилась при этом, но Михаил Анатольевич устоял, и руки их встретились. Что за черт… глаза принцессы тоже были полны слез и тоже сияли… Овечкин смешался и поочередно поцеловал обе ее руки, и это получилось у него довольно ловко, поскольку он совершенно не соображал, что делает.

— Позвольте мне поблагодарить вас, Михаил Анатольевич, — пылко начала принцесса, и в этот момент он вспомнил, что произошло и что он сделал.

Они уже все знали. Голова у него закружилась еще сильней, и он крепче сжал руки принцессы, чтобы не упасть. Он не хотел вспоминать… само сознание его не желало возвращаться к воспоминанию о последнем жутком видении. Он зажмурился и покачал головой, в которой начался какой-то звон, и почти не слышал, что говорит ему Маэлиналь.

Принцесса, впрочем, как будто и сама не слишком понимала, что говорит.

— … Мы все обязаны вам! И не думайте, мы не оставим вас здесь одного… как вы решились на это!.. и никому ничего не сказали… должно быть, вам было очень страшно!

— Нет, нет, — механически пробормотал Овечкин, уловив слово «страшно», — это, право, пустяки…

— …Мы вас не оставим, с нами два мага — неужели они не найдут способа снять с вас эти ужасные чары?! Найдут, безусловно, и тогда… О, в Данелойне вы всегда будете желанным гостем… но что я говорю — там у вас будет все, чего душа пожелает! Отец щедро вознаградит вас, а моя благодарность пребудет с вами вовеки…

Михаил Анатольевич изнемог совершенно. Тут внезапно кто-то кинулся ему на грудь, вклинившись между ним и принцессой, и Овечкин испуганно отшатнулся, выпустив руки Маэлиналь. Не сразу он понял, что это чатури. А тот, раскинув пестрые, сверкающие крылья, вцепился крохотными ручонками в его майку и возопил:

— Я не обманулся в тебе, ягненочек!

Михаил Анатольевич принужденно засмеялся.

— Благодаря тебе и я обрел свободу! Хорас сгинул, чары рухнули. И я буду не я, если не помогу тебе в свою очередь. Ну и всем нам заодно. Знаешь ли ты, что спас нас дважды? Если бы тебе не пришло в голову посмотреть в окно, когда ты читал заклинание, из всего этого мира уцелела бы лишь крепость, а все остальное сгинуло бы вместе с этим демоном!

Овечкин побледнел, ибо от имени Хораса его охватила леденящая дрожь.

— Я буду денно и нощно молить своих богов, чтобы они послали мне знания о том, как помочь тебе! — закончил чатури.

— Да, ты молодец! — тут же подхватил Баламут Доркин, одобрительно глядя на Овечкина. — Я, признаться, не ожидал от тебя такого…