Башня Королевской Дочери - Чез Бренчли Страница 52

— Теперь проводи меня в деревню, Маррон, если тебе не трудно.

— Это очень просто, мессир. Просто поверните налево у подножия скалы и идите по тропе. Вам не нужен…

— Пусть так. Но, Маррон, если тебе не трудно…

— Да, мессир.

Конечно, ему было не трудно после такого приказа; к тому же Маррон рад был бы убраться из замка на час-другой. Никогда ещё эти стены не казались ему столь высокими, камни столь толстыми, а коридоры — столь тёмными. Он всё ещё слышал эхо крика, звучавшего у него в голове, и думал о том, что этот крик свёл вместе монаха и менестреля.

* * *

Радель был мрачен и хранил молчание всё время, пока они спускались по извивающейся тропе. Он ничем не напоминал вчерашнего менестреля или любопытного гостя, каким был час назад. В том месте, где дорога расходилась, он остановился, опёрся на нависавшую скалу и сильно встряхнул головой. Потом он запрокинул лицо, медленно вдохнул и выдохнул и произнёс:

— Смотри, там сокол. Видишь? Маррон поднял глаза к бледному небу.

— Где, мессир?

— Вон там, — показал менестрель. — Неужели не видишь? У тебя глаза моложе моих…

Через мгновение Маррон наконец увидел висевшую высоко над ними точку. Палец Раделя следовал за птицей, чертившей в воздухе не оставляющие следа круги — ни один охотник не сумел бы попасть в неё; потом менестрель коротко засмеялся, хлопнул Маррона по плечу и легко подтолкнул его на тропу.

Маррону показалось, будто, сменив скальную тропу на пыльную дорогу, его спутник сменил и настроение. А может, его душа освободилась, увидев свободную птицу, Радель то и дело тыкал пальцем в птиц, взлетавших над низкими сухими колючками, называл их и подражал их свисту. Он замечал ярких бабочек на терновнике и даже показал Маррону след проползшей змеи.

Маррон ощутил свободу и, словно бы и не было многих лет и путешествия в Святую Землю, ощутил себя мальчиком, гуляющим с дядей по щедрой земле. Он вспомнил запах земли после дождя, стрекот кузнечиков на залитом солнцем лугу, убаюкивающее спокойствие во взрослом голосе, с бесконечным терпением отвечающем на детские вопросы.

Однако дядя Маррона был человеком простым, он не видел того, что видел мальчик, он мог ответить на любой вопрос, но не чувствовал очарования природы. Маррон почти сразу же отогнал эти мысли, не желая укрываться в них от действительности — жары, пыли и мудрости человека, видевшего жизнь даже в камне.

Маррон подумал о камнях и о том, что таится под ними — маленькие смертельные создания, скорпионы, которым их камень кажется крепостью. А настоящая крепость все ещё нависала над путниками, и в недрах этой крепости был человек, кричавший все утро, но не получивший помощи, — каким же маленьким и беспомощным должен был он себя чувствовать, как безжалостны были его мучители…

Но тут Маррон снова отбросил эти мысли и постарался думать о другом. Крохотные, смертельные твари, спрятавшиеся под камнем скалы: он вздрогнул от повеявшего на него холода — там не было солнца, но его свет был желанным, он горел в памяти, словно заклинание, словно огонёк, смертельный огонёк…

— Мессир…

Радель осторожно положил камень на место, не потревожив жившего под ним скорпиона, чей укус был смертелен, выпрямился и спросил:

— Маррон, не нарушишь ли ты Устав, если будешь называть меня по имени?

Юноша уже начал привыкать к тому, что его озадачивают все кому не лень по любому случаю. Впрочем, на этот раз у него была зацепка, и он схватился за неё, хотя и не был уверен в том, что именно имелось в виду.

Подобно всем — ну, почти всем — братьям, он знал Устав наизусть, с начала и до конца. Выучить его было первой обязанностью каждого новичка; к тому же Устав каждую неделю читали в трапезной. Маррон помнил текст Устава, но больше не знал о нём ничего. Он не мог найти ни единого намёка или указания на то, как следует поступать в его случае. В Уставе много говорилось об уважении и послушании, о воздавании почестей тогда, когда это необходимо; но Устав умалчивал о том, как следует обращаться к человеку старше тебя, не принадлежащему к Ордену, не имеющему дворянского или какого-нибудь другого титула, известного Маррону или упомянутого в уставе…

— Я не знаю, мессир, — только и сказал он.

— Не знаешь? А я-то думал, что братья знают Устав назубок!

— Да, мессир. Я вам расскажу, — осмелел Маррон, — а вы судите сами. «Сын мой, слушай наставления своего магистра и открой для них сердце своё. Принимай и исполняй совет любящего отца твоего, дабы путём трудов и послушания вернуться к Тому, Кого ты покинул, совершив грех неповиновения. К тебе, где бы ты ни был, обращены слова мои, дабы ты, отринув собственные желания, овладел истинным оружием послушания, дабы сражаться за истинного Короля, нашего Господина…»

— Хватит, довольно! — засмеялся Радель, зажав рот Маррона широкой ладонью, чтобы остановить поток слов. — Я тебя понял, парень. Мне доводилось слышать Устав и раньше, со всем его благочестием и суровостью, и я не хочу слушать это ещё раз. Давай решим, что он не запрещает тебе звать меня Раделем, начиная с этого момента.

— Мессир…

— А, так ты думаешь, что безопаснее вести себя по-прежнему, боишься, что, раз Устав запрещает слишком многое, он может запретить и это? Так оно и есть, я могу прочитать мысли юноши. Вот девичья голова для меня закрытая книга. — На мгновение лицо его омрачилось, словно туча набежала на солнце; судя по его мрачному виду, он вновь вспомнил о ярости, которую разбудила в нём Элизанда. — Давай-ка разберёмся. В этом кратчайшем из введений ты два или три раза помянул послушание, так? И в остальном тексте оно встречается ещё не раз и не два. Что, если я прикажу тебе подчиниться, поверить, что Устав не запрещает, но обязывает тебя следовать моим пожеланиям? Как тогда?

— Мессир, гости для нас святы, но…

— Вот и прекрасно. Тогда зови меня Радель, не то я отошлю тебя к твоему исповеднику и попрошу, чтобы он задал тебе трёпку. — Даже столь мимолётное упоминание фра Пиета, пусть сделанное по неведению, заставило Маррона вздрогнуть. Если Радель и заметил это, он промолчал. — Ну, так ты хотел задать вопрос?

— Разве?

— Ну да. Мы смотрели на скорпиона…

— Ах да. Э-э… — он почти собрался сказать «мессир», но быстро поправился, изобразив мычание и пытаясь сформулировать вопрос, несмотря на кашу в голове, — вы когда-нибудь видели настоящую магию?

— Видел? Маррон, друг мой, я ведь бродячий менестрель. Ты слышал, как я зарабатывал себе ужин пением, но у меня есть и другие таланты, которыми я тоже могу подзаработать. Я могу колдовать. Вот, смотри…

Он нагнулся и поднял с тропинки три камушка — круглых, гладких, размером с яйцо. Радель взял два камушка в одну руку, третий в другую и откинул рукава, показав обнажённые жилистые запястья. Потом он подкинул камушки в воздух и начал жонглировать ими.

И всё же это была не магия, а простая ловкость рук. Маррон видел жонглёров с детства на каждой ярмарке, на какую ни попадал. Ему случалось видеть людей, жонглирующих четырьмя-пятью факелами одновременно. Утром Радель на его глазах делал большее — жонглировал четырьмя, а в какую-то секунду даже пятью ножами, при этом даже не оцарапавшись. Юноша подавил растущее раздражение и смотрел, но не смог уловить момента, когда камушки превратились в настоящие зеленоватые утиные яйца, каждое вдвое больше самого камушка. Он даже не понял, когда Радель успел разбить их — внезапно яйца распались в воздухе с птичьей песней и ливнем серебристой блестящей пыльцы, похожей на ту, что покрывает крылья бабочки. На мгновение Маррон увидел птиц и бабочек, разлетающихся из скорлупы, однако тут яйца упали в осторожные руки Раделя и превратились в яркие шёлковые платки, лежащие поперёк застывших ладоней менестреля.