Заговор красных генералов - Вадим Хлыстов Страница 53

— Все в порядке?

— Так точно.

Указав на часовых, секретарь Коминтерна потребовал:

— Уберите ваших матросов и ведите нас на борт, товарищ командир.

Подойдя к командирской каюте, Пятницкий несколько раз постучал в дверь каким-то хитрым стуком. Дверь в каюту открылась, но свет в ней оказался выключенным. Из темноты раздался голос старшего группы сопровождения груза:

— Отойдите в сторону, Осип Аронович. И пусть ваши люди отойдут на пять шагов. Если не подчинитесь, через три секунды стреляем на поражение. Раз…

— Да, да, отойдите и не мешайте, Осип Аронович, — раздалось за спиной Назарова, который наблюдал всю эту непонятную сцену.

Назаров обернулся. Его радист и шифровальщик, Храмов Федор Николаевич, душа всего этого похода, старый коммунист, сейчас напряженный как струна, с хищным оскалом на лице, держал на прицеле двух маузеров Пятницкого и прибывших с ним гражданских. За спиной Храмова стояли двое вооруженных ручными пулеметами людей, в одном из которых Назаров с удивлением узнал слесаря, работавшего в ремонтных мастерских дивизиона подводных лодок. Как они все здесь оказались, для командира «Народовольца» оставалось полной загадкой.

Пятницкий, по-видимому, не был готов к такому повороту событий. Он только начал пытаться что-то говорить, как Храмов сунул ему под нос какую-то бумагу.

Прочитав ее, секретарь Коминтерна сразу как-то обмяк и пробурчал:

— Ну, если Сам так решил…

— Да, именно так и решил. Вы можете нас сопровождать, но охрана и доставка груза будет произведена «внутряком», а не лично вам преданными людьми. Вы хотите возразить?

Пятницкий решительно замотал головой, мол, нет, и мыслей не было.

— Поступайте, как считаете нужным, — пробормотал он и в сопровождении своих людей повернулся, чтобы уйти.

Храмов небрежно обронил ему вслед:

— Оставьте расписку, Осип Аронович, а то меня товарищ командир с лодки не выпустит.

Проговорив это, он задорно подмигнул капитану «Народовольца».

Небрежно забрав у Пятницкого страшный для Назарова документ, Храмов что-то проговорил на незнакомом языке гостю. Тот коротко, тоже на незнакомом языке ответил. В каюте зажегся свет, и Михаил Кузьмич увидел, как группа сопровождения груза опускает оружие. После этого Храмов со своими людьми и «гости» Назарова начали выносить ящики.

Когда последний ящик был вынесен, Михаил Кузьмич поднялся на ходовой мостик. На пирсе, к его изумлению, машин Пятницкого уже не было. Их заменили другие автомобили. Храмов и «гости» уже было сели в свою легковую машину, когда бывший радист повернулся к своему командиру, одиноко стоящему на рубке «Народовольца»:

— Приятно было с вами служить, товарищ Назаров. Не забывайте о расписке. Удачи вам.

Отдав честь, он закрыл за собой дверцу, и все три машины тронулись. Через минуту на причале уже никого не было. Михаил Кузьмич перевел дух, украдкой оглянулся и быстро три раза перекрестился.

— Вроде пронесло, — пробормотал командир подводной лодки и устало прикрыл глаза…

В то время, когда «Народоволец» пришвартовался к своему пирсу в Кронштадте, в Москве, в здании ОГПУ СССР на Лубянке, на столе Менжинского тихо зазвонил телефон прямой связи с начальником ИНО ОГПУ Артузовым. Они давно знали друг друга, и поэтому председатель ОГПУ СССР, подняв трубку, просто сказал:

— Я слушаю, Артур.

На другом конце провода начальник политической разведки СССР, едва сдерживая волнение, произнес:

— Надо немедленно увидеться и поговорить, Вячеслав. Немедленно. У меня есть очень важные сведения из Франции. Из самой верхушки РОВС. От «Иванова» и «Фермерши».

Менжинский устало взглянул на настольные часы. Было уже четверть первого ночи.

— А до утра не потерпит, Артур?

— Нет, не потерпит. Я же сказал, срочно, понимаешь, Слава, срочно.

— Ну, если срочно, то давай заходи.

Вячеслав Рудольфович положил трубку и устало потер виски.

Внезапно тихо тренькнул еще один телефон. Судя по загоревшейся зеленой лампочке под фамилией, на этот раз через коммутатор к Менжинскому пытался дозвониться начальник секретно-политического отдела ОГПУ СССР Молчанов.

Выругавшись тихим, незлым словом, Председатель ОГПУ поднял трубку и произнес:

— Слушаю вас, Георгий Андреевич.

В ответ послышался взвинченный голос подчиненного:

— Товарищ Менжинский, из республиканских ОГПУ начали поступать чрезвычайные сведения.

— Что за сведения?

— Сегодня, простите, уже вчера, в 17 часов по московскому времени, совершены террористические акты на Украине, в Белоруссии, в Средней Азии, Советском Закавказье, в европейской и азиатской частях России. Взорван ряд обкомов и облисполкомов. Количество жертв и нанесенный ущерб уточняются. Судя по тому, что взрывы были произведены одновременно, несмотря на разницу в часовых поясах, мы имеем дело с заранее спланированной акцией, руководимой из единого центра. Поступающая информация нами сейчас обрабатывается. Через пять часов я буду готов предоставить свои выводы и предложения по создавшейся ситуации. У меня все.

У Менжинского ухнуло сердце. Но, взяв себя в руки, он твердо произнес только одно:

— В 7:00 ко мне на доклад.

Положив трубку, кнопкой вызова затребовал к себе дежурного помощника. Когда тот появился, приказал:

— С этой минуты объявить особое положение по всем районным, городским, областным, краевым и республиканским отделам и отделениям ОГПУ. Готовый приказ должен лежать у меня на столе через двадцать минут. В 7:00 всех начальников управлений, отделений и отделов центрального аппарата ко мне на совещание. Исполняйте.

Едва за помощником закрылась дверь, как здание бывшего Страхового Общества «Россия» ощутимо тряхнуло. С потолка посыпалась известка, а стекла в окнах жалобно зазвенели. Председатель ОГПУ подбежал к окну и выглянул. Напротив свирепо и радостно горело здание Лубянского пассажа. Раздался второй взрыв, и одна из стен дома начала плавно валиться. Вячеслав Рудольфович прикрыл глаза. Он сразу понял, что произошло. Этим взрывом, прямо напротив здания ОГПУ СССР, неизвестные террористы бросили открытый вызов всей его службе. Насмешливо бросили. Как будто презрительно плюнули на ботинок и нагло уставились в лицо. У Менжинского от ярости сжались кулаки. Внезапно за его спиной раздался тихий голос Артузова, который был почти не слышен:

— Я опоздал…

Почему-то так же тихо Менжинский спросил:

— Куда опоздал, Артур?

— Со своим сообщением, Слава. То, что ты сейчас видишь, это начало охоты. Охоты Сталина на нас с тобой…

«Я устал как собака. Нет, я устал как верблюд, который, как проклятый, тащился добрую сотню километров через пустыню, везя на своем горбу злого погонщика. Теперь этот верблюд, то есть я, хочет, чтобы ему дали пожевать хотя бы сухой колючки, позволили напиться из грязной лужи, и чтобы погонщик, этот славный и доблестный погонщик, товарищ лейтенант Фарада, куда-нибудь испарился». Так жалобно ныла маленькая частица сознания, пока Горе лежал ногами кверху, как это положено по наставлению при дальних переходах, в какой-то грязной, вонючей, заброшенной избушке лесника. Впрочем, стоны этой частицы никому не были интересны, и в первую очередь самому Горю. Он был старшим в этой террор-группе и поэтому для своих подчиненных сейчас являлся сгустком целеустремленности и воли. Фарада, координатор нескольких таких групп, на которого жаловалась эта крупица сознания, присутствовал рядом только виртуально, в текстах приказов и инструкций на тактическом ноуте. Но от этого не становилось легче. Приказывать лейтенант умел.