Попытка – не пытка - Елена Хотулева Страница 54

– Минут через пять. Я покурю пока.

– Ой, нет! – Я подбежала и села на край кровати. – Ты не кури без меня. Я сейчас вернусь…

Не успев договорить, я врезалась в Натаныча.

– Что ты стоишь на ковре, когда мне возвращаться нужно? – возмутилась я и резко встала. – Что за шутки такие?

– Да не кипятись ты… – Он был какой-то озабоченный и испуганный. – Мне кажется, что круг сужается. Я уверен, что пока они заняты твоим компом и пытаются взломать программы. Но когда они поймут, что это невозможно, будет беда.

– Натаныч! – Я посмотрела на себя в зеркало и, ужаснувшись, стала поправлять прическу. – Я же тебе не успела сказать, что звонила по тому номеру. Помнишь, заказчик, который, как мы думали, украл мой ноутбук?

– И что?

– Ничего. Он взял трубку. Сказал, он меня помнит, но заказ отдали другому переводчику… И вообще… Синяя машина пропала. Так что все хорошо!

– Это ничего не доказывает! – Он зашагал по комнате, как аист. – Только страшнее становится.

– Слушай, я не могу здесь оставаться. Меня Сталин ждет. Ты знаешь, где я там нахожусь?

– Знаю, конечно, – усмехнулся он. – На югах. Твой драгоценный вождь тебя в свое любимое место в район Сочи переправил. Ладно, иди уже…

Дома я обнаружила плачущую на кухне Машу, которую Глеб тщетно пытался успокоить.

– Что случилось? – спросила я, хватая со стола косметичку и лихорадочно запихивая в нее высыпавшиеся коробочки теней.

Маша разрыдалась, а Глеб развел руками:

– Мам, Маша считает, что я не смогу учиться и работать. Она раздула из этого целую проблему. Теперь у нас тут будет не только ребенок несчастный, но и мы с ней по миру пойдем. А потом еще марсиане прилетят, земля будет повергнута в хаос, и начнется великое оледенение.

Я посмотрела на часы. Мне совсем не улыбалась перспектива сидеть на кухне и утешать их обоих.

– Так, Маша, вставай, – схватила я ее за руку. – Пойдем я с тобой поговорю. А ты, Глеб, побудь чуть-чуть один.

В комнате я посадила ее на кровать и сказала:

– Значит, так. Слушай меня внимательно. Сейчас я тебе кое-что покажу. Но Глеб об этом ничего знать не должен. Я хочу, чтобы он работал и чувствовал ответственность за то, что происходит. Ты можешь гарантировать мне, что не проговоришься?

Она закивала, вытирая слезы, а я вытащила из стола футляр, который, в отличие от своего императорского подарка, забыла положить в банковскую ячейку.

– Твой папа ведь в ювелирной мастерской всю жизнь просидел, да?

– Да.

– Значит, ты хоть что-то понимаешь в этой области?

– Я очень хорошо разбираюсь, – с воодушевлением пискнула она и захлопала ресницами.

– Тогда посмотри сюда, – открыла я крышку. – Это то, что наша семья подарит тебе на свадьбу. Если вдруг так случится, что марсиане всех поработят, то ты это продашь и будешь жить на проценты.

– Елена Григорьевна! – Она вмиг успокоилась и пришла в себя. – Глеб никогда не говорил мне, что вы из древнего рода. Это же… У меня нет слов, что это такое…

– Дорогая Маша, – сказала я, улыбаясь, и спрятала обратно нашу «семейную реликвию», – в эту великую тайну по традиции мы посвящаем только женскую половину нашего древнего рода. Поэтому не смей даже полусловом обмолвиться Глебу о том, что ты видела.

Я отвела ее обратно на кухню и, сообщив сыну, что три дня проведу в Экваториальной Гвинее, ушла в коридор, чтобы причесаться. Спустя минуту до меня донесся их разговор.

– Что тебе мама сказала? – спросил Глеб.

– Она показала мне бумагу, в которой было написано, что африканский диктатор открыл на наши имена счета в швейцарском банке. Теперь я успокоилась…

– Да, Маша! – ответил он. – И ты туда же!

Не став слушать, чем это все закончится, я вернулась к Натанычу.

– Все! Отправляй меня в ту же минуту на десять часов. Я хочу обратно!

Оказавшись в 1937 году, я швырнула косметичку на трюмо и бросилась к Сталину.

– Меня дети отвлекали, мой друг какую-то ерунду городил про шпионов и секретную разведку, – стала объяснять я, стягивая с себя платье. – Я сказала сыну, что три дня меня не будет. Вообще не будет. А ты что делал?

– Что я мог делать? Несколько секунд прошло. Ты же мне сказала, чтобы я даже не курил без тебя.

– Ах да, – засмеялась я и залезла под одеяло. – Ну, вот мы вместе. Теперь делай, что пожелаешь… – Я стала обнимать его. – Хочешь, я тебе твою «Герцеговину» принесу?

– Не надо. Она здесь лежит. – Он взял с тумбочки папиросу и затянулся. – Ты сегодня какая-то особенная. Это юг на тебя так действует?

– Это не юг. Это ты на меня так действуешь. С каждой встречей все сильнее. Пока мы там ходим где-то, разговариваем… да еще если люди кругом… это как-то не так. Но когда остаемся одни, то я как под гипноз попадаю. Особенно когда взглядом с тобой встречаюсь. Это вообще какая-то катастрофа! Если я здесь с тобой три дня проведу, то мне трудно даже представить себе, как я буду жить в своем времени. Ты понимаешь? Я оторваться от тебя не могу! Я с ума просто схожу от любви этой.

Он бросил папиросу в пепельницу:

– Повезло мне с тобой. Ты очень странная, но, как видно, именно это мне и было нужно. Получать в жизни то, чего на самом деле почти быть не может.

– Да… Почти быть не может… А ведь в параллельной реальности ты совсем другой. – Я прижалась к нему и закрыла глаза. – Так удивительно. Получается, что, кроме меня, никто и не знает, какой ты на самом деле. И даже если бы я рассказала, то никто бы не поверил.

– Для меня нет той реальности. Есть только эта. Я такой, какой есть. А та история, о которой ты вспоминаешь, уже изменилась. Получается, что все идет иначе. И теперь ты не предскажешь будущее. Даже день моей смерти не определен. Это может и завтра произойти, и в 1953 году…

Утром, увидев, что погода стала исправляться, мы решили завтракать под открытым небом на площадке милого моему сердцу солярия. Потом, после того как я смоталась на минуту в 2010 год, мы съездили в город, чтобы посмотреть, как там вообще все выглядит, и, вдоволь нагулявшись по довоенному Сочи, вернулись к обеду и не выходили из дома до вечера…

Мы оба уже не ощущали себя ни в 1937 году, ни в каком-то другом времени… Мир свернулся вокруг нас клубком, и в течение трех дней в нем существовали лишь шелестящие на ветру пирамидальные деревья, дом с белыми башенками, кусок побережья и наши чувства.

* * *

После сочинских каникул для нас обоих начался новый этап во взаимоотношениях. Теперь нам стало еще труднее расставаться друг с другом, и если бы не катастрофическая загруженность Сталина государственными делами, то я бы, скорее всего, окончательно поселилась у него в 1937 году. Однако бурная деятельность, которую он развил, стремясь своими большевистскими темпами привести страну к райской жизни, вынуждала его видеться со мной гораздо реже, чем того хотелось нам обоим.