Жена тигра - Теа Обрехт Страница 54

— А вот этого никто из присутствующих здесь не сказал бы.

— Сказали бы — даже несмотря на то, в каком они состоянии. Увы, бессмертный — это не значит не подверженный недугам.

— Итак… что же с вами произошло?

— Что ж, хорошо, — медленно произнес он. — Но давайте начнем с моего дяди…

— Слава богу! Наконец-то добрались и до дяди! Расскажите мне о нем поскорее.

— Давайте предположим, что моего дядю зовут Смерть.

Он сказал это так, словно тот носил имя Желько или Владимир, а потом некоторое время молчал, позволив этому слову висеть между нами.

Я, впрочем, тоже ничего не говорил, поэтому Гайран спросил:

— Так мы можем это предположить?

— Конечно, — ответил я с легкой заминкой. — Вполне можем. Давайте предположим, что ваш дядя — это сама Смерть. Только как такое возможно?

— Он брат моего отца. — Гавро сказал это самым естественным тоном.

Мол, Каин — брат Авеля, Ромул — брат Рема, Сон — брат Смерти, Смерть — брат моего отца…

— Но как может…

— Это совершенно неважно, — прервал он меня. — Главное то, что мы решили предположить подобную возможность.

— Да, так мы и сделали. Значит, и дальше будем исключительно предполагать? Итак, вы родились бессмертным, потому что были племянником самой Смерти?

— Совсем нет.

— Мне как-то не совсем понятно…

— Даже если и так. Уверяю вас, я далеко не первый и не единственный племянник Смерти. Те, что мне предшествовали, тоже отнюдь не были бессмертными.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Тогда предположим, что наличие такого дяди давало мне некие определенные права и преимущества. Когда мне исполнилось шестнадцать, он сказал: «Теперь ты мужчина, и я хочу сделать тебе большой подарок».

— Насколько я понимаю, это было некое наказание.

— Вот именно. Но тот подарок, о котором он говорил, еще не был бессмертием. Этим дядя наказал меня позже, а тогда пообещал: «Получишь все, что сам захочешь». Я стал усиленно думать, размышлял три дня и три ночи, потом пошел к дяде и заявил: «Я бы хотел стать великим врачом».

Мне это показалось не слишком правдоподобным. Просить Смерть сделать тебя врачом? Странно. Поэтому я ему сказал:

— Но ведь подобная профессия помешала бы вашему дяде заниматься… своим прямым делом.

— Для него это не имеет никакого значения, — произнес бессмертный человек. — Ведь, в конце концов, даже если я исцелю каждого, кто встретится мне на жизненном пути, последнее слово все равно останется за ним, за моим дядей. «Очень хорошо, — сказал он мне. — Ты получишь дар целителя и станешь великим врачом, и все это — благодаря способности моментально определить, умрет или не умрет тот или иной человек».

— Это поставило бы вас на первое место среди врачей, ибо вы могли бы разумно доказать любому из них, потеряет он или нет того или иного пациента, — сказал я и прибавил довольно сухо: — Вам действительно просто не было бы равных — ни до, ни после.

— Мы никогда не доберемся до сути, если вы будете постоянно прерывать меня своими остроумными замечаниями, — сказал бессмертный человек с легким укором. — Вы попросили рассказать о себе, а теперь надо мной смеетесь.

— Простите, невольно вырвалось, — извинился я, поняв, что обидел его.

В голосе Гайле впервые послышалось некоторое раздражение.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросил я.

Послышалось шуршание. Видимо, он устраивался у стены поудобней, готовясь продолжить свой рассказ.

— Итак, дядя подарил мне чашку и сказал: «На ее дне ты сразу увидишь, как приходит и уходит жизнь. Подай человеку кофе в этой чашке. Едва он возьмет ее в руки, увидишь, как пересекаются все его жизненные пути, а также узнаешь, давно ли он пришел в этот мир и скоро ли отсюда уйдет. Если кто-то болен, но еще может выздороветь, то линии в кофейной гуще будут выглядеть как бы замершими, неподвижными. Тогда ты должен заставить этого человека разбить чашку и отправить его дальше по предначертанному ему жизненному пути. Но если он вскоре должен прийти ко мне, то кофейная гуща на дне расположится как бы стрелами, указывающими в противоположную от этого человека сторону. Тогда чашка должна остаться целой, пока его путь не пересечется с моим».

— Но все мы смертны, — сказал я. — Все время кто-то из людей умирает.

— Только не я! — рассмеялся он. — С другой стороны, мне единственному эта чашка не предсказывает вообще ничего.

— Но разве… те линии на дне чашки, что указывают человеку путь к… вашему дяде, появляются там не каждый раз? Ведь любой ныне живущий человек постепенно приближается к смерти, разве не так?

— Вы, доктор, определенно решили доказать мне, что мое существование абсолютно бесполезно, — вздохнул он. — Нет, указующие линии появляются на дне чашки только в том случае, если из нее пил кофе человек, смерть которого уже совсем близко. Примерно так некто, войдя в комнату, вдруг больше не может отыскать ту дверь, через которую только что вошел, а потому не может и уйти оттуда. Его болезнь абсолютна, дальнейший путь определен раз и навсегда.

— Но как могло случиться, что эта чашка до сих пор у вас? — спросил я. — Ведь предполагалось, что пациент должен ее разбить, если окажется здоровым. Или я что-то не понял?

— Ах! — воскликнул он. — Я рад, что вы об этом спросили. Дело в том, что каждый раз, как пациент разбивает чашку, у меня в кармане тут же появляется новая.

— Удобно! — желчным тоном заметил я. — Как хорошо, что вы рассказываете мне об этом из-за стены и не можете продемонстрировать способность вашей волшебной чашки бесконечно регенерировать.

— Подобная демонстрация ничего не доказала бы вам, — сказал он. — Вы, конечно же, попросту заявили бы, что это обыкновенный фокус. Я прямо-таки вижу, как вы швыряете чашки об пол одну за другой, а я тут же вручаю вам новую, достав ее из кармана. У вас уже почти иссяк запас дурных слов, которыми вы готовы меня назвать, повсюду вокруг нас валяются осколки несчастных чашек. Кстати, отчего, интересно, вы уверены, что вам сегодня так повезет и вы сможете разбить свою чашку? — Эту часть фразы Гавран Гайле произнес чрезвычайно добродушным тоном.

Я не поверил ни одному его слову, но знаешь, Наталия, душу мою тут же сковал жуткий, мертвящий холод.

Некоторое время мы молчали, потом он воскликнул:

— Господи, до чего же мне хочется пить! — Я, словно очнувшись, сказал, что, увы, ничем не могу ему помочь, а он тут же попытался меня утешить: — Ничего страшного, доктор, не обращайте внимания на мои слова. Продолжим. Итак, я получил от дяди кофейную чашку и стал великим врачом, который в один миг способен отличить человека умирающего от того, кому суждено жить еще очень долго, даже если он болен. Должен сказать, в те далекие времена подобное искусство было большой редкостью. Во-первых, люди, что приходили ко мне за помощью и советом, были простыми деревенскими жителями, обладавшими весьма скудными денежными средствами, зато огромным количеством всевозможных страхов, поскольку их пугало все, чего они были не в состоянии понять. Разумеется, некоторые из них умирали, иные продолжали жить, но удивляло их не это. Больше всего моих подопечных поражало, что порой, когда другие врачи уверяли их, что вскоре они наверняка умрут, я вопреки всем обстоятельствам утверждал, что они будут жить. Они суетились, пугались, уверяли меня, мол, как это я могу остаться в живых, если чувствую себя хуже некуда? Но вскоре им действительно становилось лучше, они выздоравливали и бросались благодарить меня. Конечно же, я никогда не ошибался насчет подобного диагноза. Очень скоро те, кто поправлялся, не испытывали уже ни малейших сомнений в моих знаниях и умениях. Только одна эта абсолютная уверенность в своем враче была для них наилучшим лекарством.