Книга колдовства - Джеймс Риз Страница 54

Сначала я решила, что Бру просто хочет видеть меня где-то поблизости, чтобы лучше шли его опыты. Помнится, Себастьяна однажды сказала мне, что я «новая ведьма», способная творить такие чары, какие не под силу ей самой. Да, она это говорила, и мне показалось, что Бру может думать примерно так же. Я думала, что в течение шести месяцев ожидания мне не придется ничего делать, а только сидеть подле Бру… Ну, в общем, настолько близко к нему, насколько я смогу вынести. (Никакие благовония не отбивали исходящего от него запаха. Драный балахон алхимика, пропитавшийся выделениями организма, вонял нестерпимо, а о немытом теле не хотелось и вспоминать.) Я выразила согласие (правда, не словами, а молчанием) и готовность стать его Ребусом. Если б я знала, что такое Ребус на самом деле — или что он такое в представлении Бру, — я бы убежала как можно дальше от этого дома и даже уплыла бы из Гаваны, распрощавшись с надеждой встретить Каликсто и Себастьяну.

Enfin, Ребус. Что ж, пора продолжить повествование. Я буду по возможности избегать сложных терминов, если мне позволит древняя наука алхимия.

Утверждают, что Ребус являет собой некое подобие сдвоенного вещества и воплощает в себе соединение противоположностей, то самое coincidentia oppositorum, столь превозносимое алхимиками. Бру говорил об этом при нашей первой встрече, как раз перед тем, как его змея полезла вверх по моей ноге. Это означает близость и даже единство противоположностей, священный брак, hieros gamos: Солнце и Луна, земля и море, мужское и женское начала… И кто лучше меня мог символизировать единение этих противоположностей?

Я и есть тот самый герметический андрогин. Бру мыслил его как отвлеченное понятие до тех пор, пока Герцогиня не проговорилась ему о двуполой ведьме. Символ воплотился. Алхимик обрел своего Ребуса. Бру сделал все, чтобы заполучить меня. Ему удалось убедить и Герцогиню, и Себастьяну, что им движут исключительно чистые побуждения, хотя это не соответствовало истине.

К чему он стремился на самом деле?

Позволь, моя неведомая читательница, сначала сказать тебе несколько слов о символе, чтобы ты, дорогая сестра, не запуталась в терминах, как это было со мной. Да и с самим Бру творилось то же самое, поскольку именно он, искушенный алхимик, не понял различия между символом и… ну, в общем, мной. Для него я стала тем, кем (или чем) он хотел меня видеть.

Пойми: алхимик рассматривал землю как uterum universalis — вселенское лоно, где все вещества, если оставить их в естественном состоянии, то есть во власти природных процессов, достигнут совершенства самостоятельно, ибо все сущее в мире стремится к этой цели. Иными словами, они превратятся в золото, хотя для достижения зрелости может потребоваться множество тысячелетий. Простой камень, бриллиант, кварц, кремнезем, обыкновенная грязь — неважно: мать-земля со временем все превратит в золото. Но алхимик, будучи смертным, не имел достаточного запаса времени, чтобы дождаться завершения этой работы. Следовательно, ему требовались особые средства, ускоряющие природные процессы. Именно так, ни больше ни меньше. В конечном счете он стремился не к получению золота, не к извлечению его из нечистот. Нет, вовсе не это было целью Бру. Этого он достиг — удалось же ему добыть если не золото как таковое и не сам философский камень, то их алхимический суррогат, lapis ex coelis, [124]младшие разновидности камня. Однако истинной и конечной целью Бру как алхимика было подчинение самого времени его странной науке.

Теперь я возвращусь к теории вселенского лона и к замыслу Бру. К тому самому злополучному плану, приводящему меня или к совершенству, или к вечному проклятию.

Алхимик предположил, что я и есть тот самый Ребус, мужчина и женщина в одном естестве; что я могу явить собой некое подобие uterum universalis и помогу ему получить желаемое гораздо быстрее. Вдруг в итоге он найдет тот самый истинный камень? Или обретет великое совершенство, то есть бессмертие. Разумеется, сия триумфальная победа над временем должна принадлежать только Бру, но вовсе не той, которой предстояло стать средством достижения его целей.

Алхимик мнил, что я стану главным инструментом для осуществления этого грандиозного плана — самим вселенским лоном, однако кое-чего он не учел. Конечно, я обладала собственным лоном — во всяком случае, так я предполагала. Но на деле, увы, мне не довелось получить полного тому подтверждения: столь проклинаемые женщинами ежемесячные недомогания были мне неведомы. Представлялось крайне сомнительным, что я смогла бы зачать и родить не то что философский камень, а даже обычного ребенка. Во всяком случае, тут не подействовал бы ни один из простых способов, известных женщинам, повитухам и докторам с тех пор, как Адам впервые подмигнул Еве.

Я провела месяцы в библиотеке Бру зачтением книг и убедилась в полной абсурдности его намерений. Однако алхимик, отдавший всю жизнь страстному служению науке, считал свои планы вполне разумными. Безумие? Возможно. Скорей всего, рассудок Бру действительно помрачился от безмерного усердия в занятиях, а одиночество, на которое он себя обрек, способно сделать безумцем даже мудреца. Но каковы бы ни были причины, они привели к нижеследующему.

Бру, этот маньяк от алхимии, не сумел отличить одно от другого: герметический символ — от меня истинной, то есть меланхолической ведьмы, томимой любовными страстями и желающей, пылко жаждущей одного: чтобы шесть месяцев пролетели быстро, как летний дождь. И я почему-то поверила, будто Квевердо Бру действительно поможет мне, если я смогу зачать или породить тот самый, истинный, давно разыскиваемый всеми философский камень и даровать алхимику совершенство. Я была не просто его спасительницей — я была его единственной надеждой.

И так, пусть слышащий мои слова задумается над ними, ибо сказаны они не для того, чтобы оправдать делающего зло, но дабы помочь творящим добро; ибо ныне я открыл то, что было тайным и скрывало знание, и разоблачил величайшую из всех тайн.

Гермес Трисмегист.

Septum tractatusseu capitula Trismegisti aurei

Однако все сказанное вовсе не означает, будто философский камень есть не более чем символ, аллегория либо некое отвлеченное понятие. Ведь Бру уже получил меньшие, но равные ему по качеству камни в немалых количествах. Например, тот самый lapis ex coelis, о котором говорилось выше. Его мне и предстояло обрести, к моему величайшему ужасу, в день, когда начался мой путь к смерти.

Я уже прожила в Гаване месяцев пять или больше. Себастьяна так и не написала — ни на адрес Бру, ни на Калье-Лампарилья, как я предложила ей в письме. Бру вел себя совсем странно и подозрительно, хотя о его планах мне по-прежнему ничего не было известно. Создавалось впечатление, что он не отдаст мне никаких писем, если они придут на мое имя. В конторе «Бернхем и K°» не получали известий о плавании «Алкиона», и до его возвращения оставался еще целый месяц. Я договорилась с одним из служащих (тем самым черноволосым секретарем по имени Маноло), что он передаст Каликсто записку, как только юноша вернется в Гавану. Итак, моя жизнь замерла. Делать было нечего, только читать, бесцельно бродить по городу и дожидаться ветра, который погонит «Алкион» к берегам Кубы — быстро или медленно, на то воля бога ветров Эола.