День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт Страница 55

Сыновей Лота с Артуром не было. Гахерис был в лагере гарнизона на Равнине; а Гавейн и остальные двое братьев — в Камелоте. Единственный из пяти приехал Мордред, который, как всегда теперь, был подле своего отца.

Махнув женщинам так, чтобы они отошли подальше и не слышали его слов, к Мордреду Артур и обратился вполголоса:

— Умирает? Как, по-твоему, это правда?

— Три дня назад она отправилась на прогулку верхом.

— Да? Кто это сказал?

— Свинопас из березовой рощи. Я остановился поговорить с ним. Однажды она бросила ему монету, и с тех пор он ее высматривает. Он называет ее «красивая королева».

Артур, хмурясь, забарабанил пальцами по столу.

— Всю неделю дул холодный ветер. Думаю, она вполне могла простудиться. Но пусть даже так… — Он помедлил. — Думаю, надо будет все же завтра кого-нибудь послать. А если рассказ женщин окажется правдой, полагаю, мне придется самому поехать.

— И к завтрашнему дню все будет должным образом подготовлено.

Король проницательно поглядел на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Когда она посылала за мной в прошлый раз, — сухо ответил Мордред, — я застал ее одну в холодной комнате безо всяких украшений или удобств. А их я заметил, когда приоткрылась дверь в соседний покой, куда их поспешно свалили.

Складка меж бровями Артура стала глубже.

— Так ты полагаешь, здесь какое-то надувательство? Но как? Что она может сделать?

Мордред поежился словно от холода.

— Кто знает? Как она не раз мне напоминала, она ведьма. Держись от нее подальше, государь. Или… позволь пойти мне и самому убедиться, есть ли хоть доля правды в этой байке о смертельном недуге.

— Ты не боишься ее колдовства?

— Она просила повидаться с сыновьями, — ответил Мордред, — а я единственный, кто сейчас в Эймсбери.

Он не стал прибавлять, что хотя его дух, который сама Моргауза пичкала страхом, отшатывался от нее, он знал, что ему ничто не угрожает. Он должен стать погибелью своего отца — в его ушах все еще стояло гневное шипенье ведьмы. Ради этого она сохранит его от напастей, как делала она все эти долгие годы.

Вместо этого он сказал:

— Если ты, государь, пошлешь меня сейчас передать, что увидишься с ней завтра, вот когда — если речь и впрямь идет об обмане — она совершит свои приготовления. Я сам схожу сегодня вечером.

Артур возражал, и они еще немного поговорили об этом, но в конце концов король согласился и прежде, чем с благодарностью вернуться к своим гостям, послал одного из своих Соратников, чтобы известить королеву Моргаузу о том, что завтра посетит ее.

Как и прежде, он послал Ламорака.

Под стеной сада стоял на привязи стреноженный конь. Стена здесь была ниже, чем в других местах. Сук разросшейся яблони так долго упирался в кирпичи, что они наконец поддались и выпали наружу, образовав провал, через который при некоторой ловкости и став на седло лошади можно было залезть на стену.

Ночь выдалась безлунная, но звезды усыпали небосвод, частые и яркие, словно маргаритки на лугу. Мордред остановился и оглядел лошадь. Звезда во лбу и белый носок на правой ноге показались ему знакомыми. Присмотревшись внимательней, он увидел на шлейке серебряного оркнейского вепря и узнал чалого Гахериса. Плечо коня под ладонью Мордреда было жарким и влажным на ощупь.

С минуту Мордред стоял в размышлении. Если известие о недуге Моргаузы распространилось в округе, как обычно расходятся подобные вести, и дошла до ставки гарнизона, Гахерис, должно быть, немедля выехал, чтобы посетить королеву. Или, возможно, получив отказ на просьбу сопровождать Артура и Мордреда в Эймсбери, он приехал сюда тайком, настроившись во что бы то ни стало повидаться с матерью. В любом случае его визит был тайным, иначе он подъехал бы к воротам.

И в любом случае, думал Мордред с налетом веселья, Моргауза никак не ждет этого визита, а потому, вероятно, еще не лишила себя — да еще в такую прохладную холодную ночь — привычного комфорта. Когда Мордред станет докладывать королю, Гахерису, кому бы ни принадлежала его верность, придется засвидетельствовать, что мать его пребывает в добром здравии и что содержат ее в подобающих ее званию условиях.

Мягко ступая, он подошел к воротам, был подвергнут под фонарем осмотру и проверке, показал пропуск короля и был наконец допущен в монастырь.

Внутри монастыря никто не стоял в карауле, и монастырские дворы и проходы меж постройками были безмолвны и пусты. Теперь Моргауза имела в своем распоряжении целое крыло монастыря; это были постройки меж фруктовым садом и сводчатой галереей женской половины, где помещались она сама и те, кто ей прислуживал. Мордред тихо прошел мимо часовни и вошел под своды галереи. Здесь в маленьком проходном покое дремала у жаровни монашка. Он вновь показал пропуск короля, был узнан и пропущен внутрь.

Под сводами галереи было темно и пусто. Трава во внутреннем дворе казалась серой в свете звезд, звездочки маргариток закрылись на ночь и были невидимы. Единственный свет исходил от жаровни в проходном покое.

Мордред нерешительно помедлил. Время позднее, но еще не полночь. Моргауза, как и большинство ведьм, была ночной пташкой; уж конечно, в одном из ее окон должен гореть свет? И нет сомнений, если рассказ о ее смертельном недуге правдив, ее женщины тоже не спят, а бодрствуют у постели больной. Быть может, любовник? Он слышал, что она по-прежнему не отказывает себе в радостях плоти. Но если Гахерис здесь… Неужто Гахерис?

Мордред выругался вслух, испытывая отвращение к самому себе за то, что даже подумал такое, а потом вновь, поскольку подозрение было вполне оправданно.

Он толкнул дверь в галерее, обнаружил, что она не заперта, и потихоньку вошел в здание, после чего неслышным шагом двинулся по коридору, который так хорошо помнил. Вот дверь в покои королевы. После минутного промедления он толкнул ее и, не постучав, вошел внутрь.

Передний приемный покой был совсем иным, нежели он его помнил, но, похоже, Моргауза еще не успела приказать опустошить его. Падающий из окна тусклый свет мягко поблескивал на вощеной мебели, блестел на боках золотых и серебряных сосудов. Толстые ковры заглушали его шаги. Он пересек покой, направляясь к внутренней двери, которая открывалась в переднюю перед опочивальней королевы. Здесь он остановился. Где же ее женщины? Хотя бы одна из них не должна спать? Приклонив голову, он негромко постучал по филенке.

В передней раздался звук торопливого движенья, за которым последовала тишина, словно его стук вспугнул кого-то, кому не хотелось бы, чтоб его тут застали. Мордред снова помедлил, потом поджал губы и положил руку на засов, но прежде чем он успел коснуться его, дверь отворилась, и на пороге с мечом в руке очутился Гахерис.

Передняя была освещена одинокой свечой. Даже в ее слабом рассеянном свете можно было заметить, что Гахерис бледен, как привидение. Увидев Мордреда, он — если такое возможно — побелел еще более. Его рот раскрылся, превратившись в черную дыру, а потом он выдохнул: