47 ронинов - Джоан Виндж Страница 56

Мика скользнула пальцами в рукав кимоно и нащупала пакетик с ядом, все это время остававшийся при ней. Страх пасть жертвой предательства почти никогда не покидал Киру – даже в стенах собственного замка. Если она убьет навязанного ей жениха, то никогда не увидит Ако вновь. Только к чему цепляться за возможность возвращения, если возвращаться не к чему? Пусть боги пошлют ей удобный случай…

Взгляд Киры переместился в нижний двор, где под бдительным присмотром наставника группа солдат тренировалась в боевых искусствах.

Мика извлекла из кимоно пакетик с ядом и одним резким движением разорвала упаковку. Мельчайший, лишенный запаха порошок заструился в Кирин чай, тут же растворяясь в напитке без следа. И прежде чем негодяй обернулся к девушке вновь, мешочек с остатками яда успел вернуться на место.

– Вскоре мы уедем в Ако, моя госпожа. Там зимы не будут казаться вам столь суровыми…

Мика молча отпила из своей чашки, на этот раз взглянув ему прямо в лицо.

– …а мне наверняка понравятся ваши хваленые весны!

От радостного предвкушения улыбка мужчины стала еще шире, и одновременно с этими словами он поднес к губам чай.

В ожидании его первого глотка девушка не сводила с Киры глаз, стараясь сохранять естественный вид; однако внутри она была так напряжена, что почти не дышала.

Заметив ее необычайную заинтересованность, Кира заколебался. Мика перевела взгляд на стол, лихорадочно стараясь придумать ответ. Надо немедленно убедить собеседника в том, что надежда, окрасившая ее лицо, вызвана одной только мыслью о возвращении в Ако! Кира вновь улыбнулся.

– Возможно, я ошибался. Ребенок и в самом деле выглядит замерзшим. – Он протянул свой напиток мальчику. – Возьми, погрейся.

Пораженный музыкант недоверчиво уставился на хозяина. Затем отложил в сторону инструмент и обхватил источающую приятное тепло чашку окоченевшими пальцами.

Мика застыла от ужаса, чувствуя, что глаза Киры прикованы к ней. Мальчик поднес чай ко рту…

– Нет! – Перегнувшись через столик, девушка выбила чашку из его рук.

Изысканное керамическое произведение искусства ударилось об пол и разлетелось на осколки, залив татами отравленным чаем. Мика посмотрела на Киру с неприкрытой ненавистью и гневом.

Он ответил ей укоризненным, разочарованным взглядом и вдруг, резко дернувшись вперед, жестко схватил девушку за запястье. От боли у Мики едва не брызнули слезы. Она отчаянно попыталась скрыть свой неожиданный страх и вдруг краем глаза уловила какое-то движение в комнате. Кто-то наблюдал за ними, стоя за спиной у Киры в дверном проеме. Ведьма.

Не подозревая о присутствии Мидзуки, негодяй выкрутил запястье Мики, вновь привлекая к себе ее внимание. Голос его был спокоен, как всегда, хотя пальцы дрожали от ярости.

– Сколько мужчин отправилось в мир иной, чтобы ваши ручки оставались такими холеными? А сколько еще отправится?

Он крепче сжал запястье, затем с силой, преодолевая сопротивление девушки, переплел ее пальцы со своими. Глаза его горели неудовлетворенным желанием.

– Мои предки когда-то были крестьянами, а не знатью, как ваши. Пахали здесь землю. Во всей Японии было не сыскать семейства беднее. Но они обладали умом. И терпением. И мало-помалу обнаружили, что эти качества способны растопить даже самую большую глыбу льда. – Его холодные руки все стискивали и стискивали ее беспомощные ладони, перекрывая циркуляцию крови, пока Мике не стало казаться, что мороз пробирается ей под кожу и тело стынет, покрываясь коркой льда. – Мы умеем ждать. Сначала вы станете моей женой. А после я заставлю вас себя полюбить!

Девушке хотелось закричать в ответ, что ее никогда не привлекала бесцельная, пустая жизнь за счет других. И что сумасшедшие деньги, уплаченные Кирой за этот чайный сервиз, чтобы произвести впечатление на избалованную дочку даймё, были выброшены на ветер. Неужели он и правда верит, будто обладает мужеством и терпением своих предков? Или хоть крупицей стойкости живущих здесь людей, изнемогающих от его беспощадного правления и от суровых природных условий? Если да, значит, он безумец. А теперь Кира и вовсе собирается бросить свой народ на произвол судьбы – после того, как выжал из него все соки. Да он же нелюдь, демон – под стать своей любимой кицунэ…

Микин отец был благородным, отзывчивым человеком, а его предки много поколений кряду платили собственной кровью за то, чтобы господин Асано и вверенные его заботам люди наконец-то зажили в мире. И пусть увековеченные в камне законы и традиции твердят о том, что равенства не существует, – понимание ее отцом собственного долга правителя гарантировало каждому в Ако достойную человеческую жизнь.

Но Кира со своей ведьмой его убили. И теперь все по-другому.

Никогда она не полюбит Киру – даже если он вздумает добиваться этого целую вечность. Единственное, что может она к нему испытывать, – это ненависть и презрение. Мике безумно хотелось плеснуть своему «жениху» в лицо, словно обжигающий чай, правду: она любит Кая! И что бы ни случилось, будет любить его всегда. Вечно…

«Взять это животное! И продайте его голландцам!» Она слышала последнее распоряжение Киры так же отчетливо, как помнила брошенную ей угрозу: «Опозорите меня – и я прикажу сжечь его живьем».

Кай… Она с мучительным трудом проглотила злые, рвущиеся наружу слова – как яд. И опустила глаза, перестав сопротивляться. Рука ее безжизненно обвисла в железном захвате Киры. Мика посмотрела в сторону… и заметила женщину-лису. Та до сих пор стояла в дверном проеме, уставившись на нее с молчаливой убийственной завистью.

Наконец остров Дэдзима остался позади. Стояла глубокая ночь. Голландцы не рискнули кинуться за ними следом, но в ушах у Кая до сих пор звенели их крики, угрозы и проклятия.

Караульные, охраняющие мост с японской стороны, попытались было заступить Оиси дорогу, но тот бросил им несколько слов – каких именно, Кай не разобрал, – и стражи порядка тут же пропустили беглецов. Да вдобавок развернули копья и аркебузы в сторону острова – на тот случай, если среди чужеземцев отыщутся сумасшедшие охотники высунуть с Дэдзимы нос.

В укромном месте их ждали лошади. Уверенный в том, что доставшийся ему конь наверняка помчится за конем самурая, Кай ослабил поводья. Его вел лишь инстинкт самосохранения. А его разум и сама сущность, казалось, исчезли, потерялись там, в сумасшедшем кошмаре, состоящем сплошь из клеток и лабиринтов… кошмаре, в котором он пробыл… сколько? Кай не знал. Поначалу даже ощущение ветра на собственном лице и зрелище ночного звездного неба полукровка принял за галлюцинацию. Что это? Свобода?.. Или он сейчас проснется и обнаружит, что снова избит до полусмерти… или еще хуже – чей-то меч перерезает ему горло… или рогатый они вырывает у него печень…

Что за мужчина там впереди, на лошади? Какая-то часть похороненной заживо памяти угадала голос Оиси, когда незнакомец выкрикнул имя Мики. Но если это и вправду каро, значит, он, как и сам Кай, переменился до неузнаваемости.