Хвак - О'Санчес Страница 56

– Повелитель, а они за тобой бегут. Ведь я предупреждал… Если ты такой умный – то почему никогда меня не слушаешь?

Хвак развернулся и выхватил секиру. Все-таки, нечестно, что он с ними вон как, а они – вон как! Сами теперь будут виноваты…

Чета оборотней-троллей с шумом и треском выломилась из кустарника, напересёк дороги, но вместо того, чтобы сходу нападать на Хвака, тролли остановились поодаль.

– Ну? Чего надо?

– О! Возьми… человек Хвак… Самая вкуснота!

Угун выступил вперед, ухмыляясь окровавленным ртом: на вытянутых руках его, в обхват, дрожало что-то тяжелое, студенистое, смердящее, черно-зеленое, мясное, истекающее зеленоватой же слизью… Простецкое, но прочное троллье сохранное заклятье свежести со всех сторон окутывало это… эту…

– А, так это печень, небось! Печень, да?

– Да, человек Хвак. Печень. Ешь, вкусно, твоя доля. Ты – хороший, ты спас.

Оборотни на ходу приспосабливались к человеческой речи, которая с каждым новым словом звучала все увереннее из пасти тролля Угуна, и даже внешне оба тролля миг от мига все более напоминали человеческую пару… Вот они уже почти совсем как люди: огромные, уродливые, нелепые в своей угловатой кряжистости, наряженные в какие-то немыслимые шкуры, которым должно было изображать портки, рубахи и платья, но – все-таки уже не демоны, не цуцыри, не тролли… Брови у обоих густые, тяжелые… У троллихи тоже челюсть огромная, как у ее мужика, но не разбитая и без бороды. И ростом она пониже, локтя в четыре. А он – полных пять, с Хвака.

Хвак скосоротился, внимая отвратительному смраду, исходящему от клубка тургуньих внутренностей, но сдержался, и, верный деревенским приличиям прежней своей жизни, отвесил неглубокий поклон:

– Премного благодарен, почтенные Угун и Мыга! Но зарок у меня… перед богами: не ем тургунятины. Это всё твое и Мыгино! А вдругорядь зайду в ваши края – вот тогда уже… Дичи насшибаем, покушаем вволю, попируем! Винца принесу! А? Чего скажете?

Тролли переглянулись и загыгыкали дружным счастливым смехом: хороший и щедрый человек! Пусть приходит без опаски, всегда будет желанный гость! А печенка-то большая – и вся им двоим достанется… Вернее, уже троим, Мыге за двоих питаться нужно…

С той далекой поры они и подружились: семья троллей-оборотней, хозяева одной из небольших чащоб, там и сям разбросанных на каменистых просторах Плоских Пригорий, и человек Хвак, толстый бродяга, взявшийся невесть откуда и странствующий неизвестно куда.

И снова лето, и снова солнце, полуденный зной, а по тропинке ведущей к заветной чащобе, движется верзила-человек, молчаливый, страшный, угрюмый… Нет, это не Хвак, да и вообще нелюдь… В далеком прошлом он был человеком, довольно могущественным колдуном, книгочеем, служил в храме Сулу, богини Ночи, и набирал, накапливал, взращивал в себе колдовские силы… Да только в один ненастный миг проговорил не то заклинание, раскупорил не ту силу – и овладел им демон Хараф, исполненный зла и вечного глада. Навсегда овладел, на правах всевластного повелителя. С тех пор сущности колдуна и демона слились воедино, породив чудовище, в котором от человека осталась только личина, способность ненадолго уже притворяться человеком, и коварство. Но поскольку демоническая сущность была прочнее и сильнее человеческой, то с каждым годом личина становилась все более мерзкой и не похожей на людские, мозг его, да краев заполненный злобой ко всему живому, коснел, утрачивал силу и гибкость. Зато тело выросло почти на локоть, приобрело невиданную в прежней жизни силу и прочность: удар обычного меча или секиры его не брал, боевые заклинания отлетали прочь, не повредив и кожи… пожалуй, уже шкуры… Человекодемону все труднее было жить незаметным среди людей, и стало быть, добывать себе пропитание, из всех видов которого Хараф предпочитал человечину…

Вдруг Хараф увидел двух маленьких людишков, детей, мальчика и девочку, беззаботно играющих на лесной полянке, в груде каких-то костей… Щебет их тоненьких голосов всколыхнул в Харафе лютое желание убивать и есть… Оно и так никогда не проходило, но тут… когда рядом – рукой подать – легчайшая на свете добыча, мягонькая, свеженькая…

– Добрый день, детишки! Меня зовут Хараф. Вот, значит, заблудился я… Подойдите ко мне поближе… Еще поближе…Объясните дяде, как мне найти дорогу из этой чащобы… туда… э… как оно это называется…

Человекодемону Харафу впору бы самому озаботиться вопросом: откуда в глухом лесу на Плоских Пригорьях взяться человеческим детям, да еще без родительского присмотра??? И почему у детей такие грубые очертания плеч, рук, рыжих голов, и почему они совсем не испугались, не захныкали, его увидев… Все без исключения человеческие детеныши дрожат и плачут в его присутствии, даже на руках у родителей…

– Конечно, дяденька, пойдем, мы тебе покажем, тут недалеко! – Дети безбоязненно подбежали к Харафу и с радостным смехом ухватили его за руки, мальчик за десницу, а девочка за шуйцу…

Детишкам бы напугаться до смерти, увидев клыкастое, все в капающих слюнях, лицо, черные когти на покрытых шерстью руках, глаза с длинными красными зрачками, но они просто почуяли запах плоти и мгновенно подстроились своим обликом под облик пришельца… Это их лес, а все что в нем – добыча.

Хараф вцепился в протянутые детские ладошки и счастливо захохотал! И тут же взвыл от нешуточной боли: оба детеныша дружно впились зубами в запястья – а зубенки у каждого преострые! Странные детки… Ну, ничего… Хараф ловко встряхнул ладонями, перехватил каждого из детей за туловище и стал сжимать. Ох, какие твердые детки!.. Никак не раздавить!.. Опять кусаются… Девочка первая не выдержала чудовищных тисков, челюсти ее разжались и она заплакала в голос:

– Мамочка! Мама-а-а!

Немного погодя и мальчик подхватил:

– Мама! На помощь!

Добыча, которая так легко и ловко была выслежена ими, вдруг обернулась хищником, беспощадным, очень сильным!..

Хараф облизнулся: ему эти крики весьма понравились, он даже про укусы забыл. Очень уж прочные и костистые детки, так, может, взрослая помягче окажется, помясистее?..

– Гы-ы!.. Громче, детки, громче. Одними вами, без мамочки, чувствую, мне не наесться… О, где ты, безалаберная и незаботливая мать сих малых крошек, угодивших в беду! Где же ты!?

Из кустарника вымахнула на четвереньках косматая тень, прямо в прыжке преобразившаяся в рослую и крепкую самку… то ли человека, то ли… Очень уж клыкастая и когтистая получилась баба… Примчавшаяся на крики своих малышей мамочка ударила пришельца когтями по щекам, а зубами вцепилась в нос: троллиха Мыга – а это была она – никого на свете не боялась, кроме своего мужа Угуна, ей в одиночку доводилось расправляться и с нафами, и с церапторами, однажды и с луговым медведем, а уж вдвоем с Угуном они цуцыря могли затерзать… Но незнакомец оказался великоват даже для нее: нос она ему отхватила… пусть и не весь… и детишек выпустил… да только на этом все ее победы кончились: разъяренный Хараф стряхнул с ладоней полузадушенных детишек и, расфыркивая по сторонам черную дымящуюся кровь, ринулся добивать их клыкастую родительницу, которая почему-то не померла от его жесточайшего удара, а только обратно в кусты улетела – и уже на четвереньки встает, скалится…