Война среди осени - Дэниел Абрахам Страница 56

В песнях и сказаниях говорилось, что воины умирают с боевым кличем на устах, но почему-то мертвые, которых доводилось видеть Баласару, всегда выглядели умиротворенно. Какая бы страшная гибель их не настигала, тела под конец сдавались. Вот и теперь покой в застывших глазах его людей говорил, что их долг на земле уже исполнен. Смерть, как игрок, с которым он устроил партию в хет, сделала свой ход и откинулась в кресле, ожидая, как он теперь поступит.

— Других трупов не было? — спросил Баласар.

Тевор, стоявший рядом, покачал косматой головой.

— По всему видно, что наши ребята хорошенько их потрепали. Но те своих мертвецов унесли. Они не спешили, генерал. Вон у того, видите, ожоги, а на запястьях следы от веревки. Скорей всего, его пытали.

Синдзя присел возле одного из убитых и потрогал его раны, будто хотел убедиться, что они настоящие.

— У меня в отряде есть жрец, — сказал Тевор. — Один из лучников. Он может почитать, что нужно по обряду. Мы их похороним тут, а завтра догоним войско.

— Мы возьмем их с собой, — отрезал Баласар.

— Генерал?

— Нужна телега и лошадь. Провезите их через весь лагерь. Пусть каждый видит. Потом засыпьте тела пеплом и оберните в полотно. Похороним их на развалинах Удуна, а над могилой поставим копье с черепом хая.

Тевор отдал ему честь. В глазах старика заблестели слезы. Развернувшись к своим воинам, он обрушил на них град отрывистых приказов. Синдзя стоял, медленно потирая руки. На тыльной стороне его ладони темнела засохшая кровь. Баласар заметил, что наемник не одобряет его решения. Однако они не сказали друг другу ни слова.

Баласар не ошибся: довольство и лень мигом исчезли. Воины быстро свернули шатры, нагрузили повозки и выступили в поход. Шагали быстро, каждый спешил как можно скорее добраться до Удуна. Три командира попросили разрешения послать отряды вперед. На охоту. Вот только охотиться на простую дичь они не собирались. Баласар каждому дал свое благословение. Сон о пустыне больше не повторился, но полководец был уверен, что видел его не последний раз.

В эти дни он часто вспоминал Юстина. Где-то на юге горел или уже догорал разрушенный Патай. Скоро должна была пасть, а может, уже пала школа маленьких поэтов. Где-то там, среди пожарищ, воевал Юстин. У Баласара не было недостатка в собеседниках. Но что бы он ни делал — разговаривал, строил планы или учил воинов достойным примером, — он постоянно чувствовал, как не хватает ему скептицизма и вечных придирок Юстина. Да, в своих людях он встречал рвение и пыл, но это было совсем не то, что нужно. Они смотрели на него, как на высшее существо. Они не знали, как он рыдал над Малышом Оттом, не слышали, как он звал Келлема, крича в сухую, зловещую мглу пустыни. Воины видели в нем полководца. Они готовы были убивать и умирать по его приказу, но они его не знали. В этом, подумал он, и заключается разница между верой и верностью. Их вера отделила его от мира. Его окружало множество людей, но все же он был одинок. В таком настроении и застал его посланник Синдзи Аютани.

Они уже закончили дневной переход. Баласару повезло. Дозорные дважды повстречали местных жителей — деревенских мальчишек с луками и в доспехах, сшитых из кусков кожи. Они охотились на кроликов. Оба раза переговоры удались. Колодцы в предместьях оказались отравлены, но речная вода вполне годилась для питья. До Удуна оставалось всего два или три дня. А пока можно было смотреть на закат и слушать, как звенят в прохладном воздухе птичьи трели. Баласар отдыхал под старым толстым тополем. Рядом стояло походное блюдо с лепешкой и поджаристой, горячей курицей. Аромат угощения смешивался с густым запахом земли и речной сырости. Перед Баласаром в струнку вытянулся паренек зим семнадцати. Правда, гальт понимал, что плохо разбирается в облике местных жителей. Точно так же мальчишке могло бы оказаться и пятнадцать, и двадцать. Говорил он с ужасным акцентом.

— Генерал Джайс, капитан Аютани хотел бы с вами увидеться, если позволите.

Баласар чуть подался вперед.

— Почему же он сам не пришел, как раньше?

Мальчик сжал губы и не мигая уставился прямо перед собой. В темных глазах застыло негодование.

— Что-то случилось, — догадался Баласар. — С кем-то из ваших.

Он бросил печальный взгляд на курицу и поднялся.

— Идем.

Паренек привел его к шатру лекаря. Баласар нырнул под занавес, пропахший уксусом и сосновым дегтем. Лекарь склонился над низкой койкой, на которой лежал нагой окровавленный человек. Один из отряда Синдзи. Сам вожак наемников, скрестив руки на груди, стоял возле центрального шеста, подпиравшего шатер. Баласар шагнул вперед, окинув раненого опытным взглядом. Две параллельных полосы на ребрах. Не глубокие, но длинные. Порезы на руках — бедняга пытался заслониться от клинков. Кожа на костяшках одной руки содрана — ударил кого-то. Баласар поймал взгляд лекаря и кивнул ему.

— Кости не сломаны, генерал, — сказал тот. — На один палец пришлось наложить швы. Шрамы останутся. Но если мы убережем раны от воспаления, он скоро поправится.

— Что произошло? — спросил Баласар.

— Он лежал у реки, — отозвался Синдзя.

В его голосе звенел лед, лицо и плечи окаменели. Баласар выпрямился.

— Идемте со мной, — сказал он, приподнимая широкий занавес над входом. — Поужинаем, и вы расскажете, как было дело.

— Нет нужды, генерал. История не длинная. Коя не говорит по-гальтски. Пехотинцы из четвертого легиона не отставали от него уже несколько дней. Сначала просто насмехались, и я подумал, что поднимать шум не стоит.

— Вам известны их имена? Если ли доказательства, что именно они это сделали?

— Они этим хвастаются, генерал.

Синдзя посмотрел на раненого. Тот поднял на него темные глаза. Взгляд был спокойный, а может, и дерзкий. Баласар вздохнул и присел на корточки рядом с койкой.

— Коя-тя? — сказал он на родном языке юноши. — Отдохни. Я накажу тех, кто это сделал.

Израненные руки сложились в жесте отказа.

— Это не из милости. Мои люди не должны так поступать друг с другом. Пока вы идете с моей армией, вы мои воины, неважно, на каком языке вы говорите. Я позабочусь, чтобы они поняли: на них обратился мой собственный гнев, а не твой.

— Все дело в покойниках, — сказал Синдзя на гальтском.

Лекарь кашлянул и поспешил уйти в дальний конец шатра. Баласар скрестил руки на груди и кивнул Синдзе, чтобы тот объяснился. Наемник провел языком по зубам и сплюнул.

— Ваши люди здорово разозлились. Везти с собой тела в пеленах — все равно, что подложить репьи под седла. Они обзывают моих последними словами, а ведь раньше такого не было. Они ведут себя так, будто это безобидные шуточки, но ведь на самом деле все иначе.

— Даю слово, что ваших людей больше никто не тронет, Синдзя.

— Дело не только в этом, генерал. Вы сеете ненависть. Да, так они идут быстрее, не спорю. Но когда мы доберемся до Удуна и Утани, кровь бросится им в голову. Десять тысяч воинов легче одолеют сотню тысяч купцов, если купцы не станут бояться, что их вырежут всех до последнего. Жестокость не скоро забывается. При всем уважении, нам обоим ясно, что города и так почти уже ваши. Зачем делать все еще хуже?