Кочевники поневоле - Майк Гелприн Страница 57

– И мы рады, – за обоих ответил Глеб. – Мы зимовали на острове названием Саратов, это в полутора сутках отсюда к северу, если под парусом. Добрались до него тогда чудом. Пётр погиб в пути, а мы вдвоём уцелели.

– Фрол тоже погиб, – глухо сказал Курт.

– Мы знаем, – кивнул Иван. – Этот шелудивый пёс рассказал.

– Какой пёс? – не понял Курт.

– Твой напарник – Илья, трус хренов. Хорошо хоть, показал, где тебя искать. Собирайся, Курт, мы приплыли сюда за тобой. Еда и фляги с водой в лодке. Переночуем на каком-нибудь острове, а завтра с утра рванём. Если повезёт… – Иван осёкся. – Постой, а может, ты тоже, как и он?

– Нет, – горячечно выдохнул Курт. – Я с вами. Спасибо, что не забыли про меня. Дайте мне полчаса, собраться и попрощаться с людьми.

– Я не сомневался в тебе, дружище. – Глеб хлопнул Курта по плечу. – Собирайся скорее, мы ждём.

– Уходишь. – Голос у Габриэлы дрожал. Она не плакала, лишь стояла, привалившись к дверному косяку, и отрешённо смотрела не на Курта, а куда-то в сторону. – Оставляешь меня ради давно забывшей тебя женщины. Может быть, ради мёртвой.

– Прекрати. – Курт едва не физически ощущал, как слова её терзают его, корёжат, достают до нутра – и ранят особенно глубоко, потому что правдивы. – Прошу тебя, прекрати, – повторил Курт. – Я не могу иначе. Не могу остаться с тобой и предать друзей.

– А меня предать, значит, можно?

– Это разные вещи, Габби. Мне… мне не объяснить, почему разные.

– Она красивее меня? Лучше? Добрее?

Курт поперхнулся воздухом. До этой минуты о Снежане Габриэла не говорила. Ни разу, деликатно обходя вопрос стороной.

– Она моя жена.

– «Жена», – повторила Габриэла с горечью. – Чужачка, которую ты знаешь меньше, чем меня. Грубая, наверняка жестокая, злобная. Стрелявшая в живых людей. И убивавшая их, наверно.

– Прости. Мне пора.

– Постой. – Габриэла метнулась в спальню и через пару мгновений выскочила оттуда с шубкой в руках – иссиня-чёрной с золотыми подпалинами, той самой, что Курт выменял на фамильный портсигар. – Забирай! – крикнула она и швырнула шубку ему в руки. – Отдашь ей. Ну! Забирай же и уходи!

Ошарашенный, Курт выбрался на крыльцо. У дверей хлева, обняв за плечи навзрыд плачущую Лизхен, стоял и смотрел на него Иоганн Цвайберг.

– Простите меня, – выдавил из себя Курт.

Иоганн не ответил. Пару мгновений постоял, застыв, на пороге, потом махнул рукой, подтолкнул жену и вслед за ней скрылся в хлеву.

На неверных ногах Курт двинулся к берегу. На полпути остановился. Ещё не поздно перерешить, метались в голове отчаянные, сумбурные мысли. Он не простит себе, если останется. А простит ли, если уйдёт?

Курт оглянулся. Габриэла, замерев на крыльце, смотрела ему вслед. Нарядная, чёрная с золотом шубка жгла, казалось, ладони.

Глядя себе под ноги, Курт побрёл к берегу. Механически принял протянутую Глебом руку, переступил через лодочный борт и тяжело опустился на банку. Иван веслом оттолкнулся от берега, лодка сдвинулась с места и стала сползать в воду.

– Ты как, Курт? – через плечо бросил Глеб. – Что-то ты на себя не похож.

– Спасибо, я в порядке.

– Ладно, садись за вёсла, дружище.

Курт пересел на гребную банку, обхватил ладонями весельные рукоятки. Взмахнул раз, другой – лодка оторвалась от берега.

– Ку-у-у-урт!

Габриэла, разметав вороные волосы на ветру, бежала от дома к берегу.

– Кто такая? – нахмурился Глеб.

Курт не ответил. Он бросил вёсла и оцепенело смотрел на приближающуюся к ним девушку.

– Я буду ждать, – крикнула Габриэла вслед медленно удаляющейся от берега лодке. – Слышишь? Возвращайся, когда захочешь, я буду ждать тебя!

До заката Нце, петляя между островами, двигались на юг. В широких протоках под парусом, в узких – на вёслах. Обжитые места вскоре закончились, и теперь лодка скользила вдоль обрывистых, покрытых скудной растительностью, а то и вовсе голых, каменистых островных берегов.

Когда Нце коснулся нижней кромкой западного горизонта, Глеб велел присматривать место для стоянки. Найти его оказалось непросто – выросшие из воды утёсы стояли здесь чуть ли не отвесно. Ровную площадку удалось обнаружить, лишь когда Нце уже закатился. К ней вела узкая бурная протока, и лодку изрядно побросало на волнах, прежде чем причалили. Остров был небольшой и сплошь покрытый непролазным колючим кустарником, с которым пришлось повоевать, расплатившись за победу исколотыми конечностями.

Горел, впрочем, поваленный кустарник отменно, и вскоре в десятке метров от берега запылал костёр.

Наскоро перекусили, и Глеб принялся рассказывать. Когда лодочники по приказу покойного Фрола разделились, они втроём двинулись на северо-восток. Поначалу передвигались ходко, но затем путь преградила сплошная гряда торосов, и идти дальше стало невозможно. Переночевав на льду, повернули обратно и уже почти добрались до лодок, когда произошла катастрофа. Лёд в сотне метров впереди неожиданно раскололся, разошёлся трещинами. Одна из них пробежала прямо через то место, куда оттащили лодки, и враз затянула под лёд и их, и оставшуюся при них троицу декабритов.

– Ребята погибли, считай, на наших глазах, – со злостью сказал Глеб. – Вернись мы на пять минут раньше, тоже бы… – Он махнул рукой.

После случившегося несчастья у них остался всего один путь – в глубь архипелага. На северо-восток дороги не было, поэтому решили взять западнее и трое суток брели, пробираясь меж торосов, пока на утро четвёртых Пётр не сломал ногу.

Ещё сутки Глеб с Иваном по очереди тащили, надрываясь, Петра на себе. Тот просил его бросить, умолял, и оба понимали, что идти дальше без него – единственный шанс на жизнь.

– Ночью он покончил с собой, пока мы спали, – угрюмо сказал Иван. – Так, как это делают не желающие больше жить январиты. Зарезался, вспорол себе живот: тихо сделал, без звука, мы с Глебом даже не проснулись.

Похоронив товарища во льдах, двинулись дальше и шли ещё трое суток, пока не увидели санную колею. Она и привела к людям, которые жили на острове названием Краков и говорили на языке, похожем на декабрьский, хотя понять его было и нелегко.

– Они называли себя поляками, – сообщил Глеб. – Прекрасные, весёлые и добрые люди, приняли нас как своих. Мы прожили у них с неделю, отогревались, отъедались и пили польскую водку, зубровку. Затем Тадеуш, главный на том острове, велел собирать нас в дорогу, когда мы отказались остаться. Так что поблуждали ещё с неделю, пока не добрались до русских островов.

– Много их? – спросил Курт.

– Уйма. Смоленск, Новороссийск, – принялся загибать пальцы Глеб. – Санкт-Петербург, Томск, Саратов… Думаю, всего больше сотни. А ещё, наверное, столько же пригодны для заселения, но стоят пока необжитые, только их надо искать.