Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль Страница 58

Лин с нежностью подумала об Айзеке и искусно перевела разговор на другую тему. Она спросила, какую же, по его мнению, пользу могла извлечь гусеница из такой необычной пищи. Откинувшись на стуле, Лин наблюдала, как его лицо расплывается в зачарованной улыбке. Он с жаром признался, что на этот счет есть несколько соображений. Она попросила как-нибудь растолковать теорию кризисной энергии, полагает ли он, что это поможет Ягареку полететь? И Айзек стал оживленно излагать свои мысли, испещряя рисунками клочки бумаги.

На Айзека было несложно повлиять. Иногда Лин чувствовала: Айзек знает, что им манипулируют, и досадовала, с какой легкостью он выкладывает свои заботы. В его бессистемных скачках от одной темы к другой она угадывала признательность вкупе с искренним раскаянием. Он понимал, что его роль — беспокоиться вместо нее, принимать на себя ее печали, и он так и делал, однако это требовало от него усилий, это было его тяжким долгом, в то время как большая часть его разума полнилась мыслями о теории кризиса и о пище для гусеницы. Лин позволила ему снять с себя заботы о ней, и он с благодарностью это принял.

Лин не могла допустить, чтобы он проявлял повышенный интерес к ее делам. Чем больше он будет знать, тем большей угрозе ее подвергнет. Она не знала, какой властью обладает ее могущественный хозяин: догадывалась лишь, что у него есть телепатические способности, однако не рисковала проверить это. Ей хотелось лишь закончить работу, получить деньги и убраться из Костяного города.

Каждый раз, когда она встречалась с господином Попурри, он затаскивал ее — несмотря на все ее нежелание — в свой город. Лениво рассказывал о разборках в Грисском меандре и на Худой стороне, вскользь намекал на кровавые убийства в самом сердце Ворона. Ма Франсина расширяла свое влияние. Она завладела львиной долей торговли шазбой на западе Ворона, к чему господин Попурри был готов. Но теперь она забиралась дальше на восток. Лин жевала, сплевывала, лепила и старалась пропускать мимо ушей подробности: клички убитых курьеров, адреса явочных квартир. Господин Попурри замешивал ее в эти дела. И должно быть, сознательно.

У статуи уже появились бедра и вторая нога, начала оформляться талия (насколько это слово применимо к анатомии господина Попурри). Цвета не были натуралистичны, но передавали оттенки чувств: они были неотразимы, притягательны. Это было поразительное творение, под стать оригиналу.

Несмотря на попытки Лин оградить свой разум, беспечная болтовня господина Попурри все же проникала в него. Она поймала себя на мысли, что прислушивается к его словам. В ужасе попыталась выкинуть их из головы, но тщетно. В конце концов она с удивлением обнаружила в себе шевельнувшееся любопытство: кто же сумеет наложить лапу на все операции с «улетным варевом» в Звонаре? Открытие ее ошеломило. Лин поняла, что все чаще размышляет о Ма Франсине. Господин Попурри говорил о ней в пренебрежительном тоне, однако имя вновь и вновь проскакивало в его монологах, и было ясно, что он обеспокоен.

К своему удивлению, Лин начала сопереживать Ма Франсине. Вряд ли она могла вспомнить, как это началось.

Впервые осознала это, когда господин Попурри в насмешливом тоне рассказывал об ужасном нападении на двух курьеров, которое произошло прошлой ночью, в результате чего огромное количество некоего неназванного вещества, сырья для какого-то производства, оказалось похищенным налетчиками-хепри из банды Ма Франсины. Лин ощутила некоторое удовлетворение. Пораженная этим, она на мгновение приостановила слюнную работу, задумалась над своими чувствами.

Ей хотелось, чтобы Ма Франсина победила.

В этом не было никакой логики. Стоило задуматься над ситуацией, как вся уверенность улетучивалась. Говоря разумно, ее не должно заботить, кто из соперничающих драгдилеров и бандитов одержит верх. Но в глубине души она уже считала неведомую Ма Франсину своей героиней. Она невольно возмущалась про себя, когда господин Попурри с лукавым самодовольством похвалялся, что у него есть идея, которая в корне перекроит рынок.

«Что это? — насмешливо думала она. — После стольких лет во мне проснулась хеприйская солидарность?» Однако в ироничных мыслях была доля правды. «Может быть, то же самое испытал бы любой, кто не согласен с Попурри?», — думала она. Лин охватывал такой страх при мысли о ее отношениях с господином Попурри, для которого она не просто нанятая художница, что далеко не сразу она осознала свою ненависть к нему. «Враг моего врага…» — думала она. Но здесь крылось что-то еще. Лин понимала: она сочувствует Ма Франсине, потому что та — хепри. Однако — и возможно, именно это лежало в основе чувств Лин — Франсина не была добропорядочной хепри.

Эти мысли терзали Лин, не давали покоя. Впервые за много лет ей пришлось задуматься о своих взаимоотношениях с хеприйской общиной не так, как раньше, а с открытым, бескомпромиссным осуждением. Ей вспомнилось детство.

Каждый раз, закончив свои дела с господином Попурри, Лин отправлялась в Кинкен. Выйдя оттуда, она брала экипаж на окраине Ребер. И ехала через мост Данечи или Баргестов мост, мимо ресторанов, контор и домов Каминного вертела.

Иногда она останавливала повозку у Слюнного базара и подолгу бродила в тусклом свете его фонарей. Она перебирала вывешенные на продажу льняные платья и жакеты, не обращая внимания на прохожих, с любопытством и неодобрением глазеющих на хепри, приценивающуюся к человеческой одежде.

Лин лавировала между базарными рядами, пока не попадала в район Шек — с обилием извилистых улочек, с беспорядочно понаставленными кирпичными многоэтажками.

То не были трущобы. Здания в Шеке были вполне крепкими и в большинстве своем не поддавались дождю. По сравнению с уродливо раскинувшимся Собачьим болотом, кирпичной трухой Худой стороны и Звонаря, беспросветными лачугами Расплевов Шек был приятным местечком. Хоть жилось там тесновато, да хватало и пьянства, и нищеты, и воровства. Но ведь люди живут и в гораздо худших местах. Здесь обитали торговцы средней руки и рабочие, ежедневно толпами уходившие в доки Эховой трясины и Паутинного дерева, на фабрики Большой петли и деревни Дидакай, больше известной как Дымная излучина.

Лин здесь не была желанной гостьей. Шек граничил с Кинкеном, их отделяла лишь пара небольших скверов. Хепри в Шеке были постоянным напоминанием о том, что Кинкен совсем рядом. Весь день хепри заполоняли улицы Шека, направляясь в Ворон за покупками или проезжая на поезде со стороны вокзала на Затерянной улице. Однако по ночам лишь самые смелые из них гуляли по улицам, становившимся опасными из-за драчливых «Трехперых», боровшихся за «чистоту родного города». Лин старалась к заходу солнца покинуть это место. Благо рядом лежал Кинкен, где она была в безопасности.

В безопасности, но несчастлива.

Лин шла по улицам Кинкена, испытывая отвращение и волнение. Многие годы ее путешествия по этим местам сводились к недолгим вылазкам за красильными ягодами и пастой, а может, она искала здесь особой хеприйской деликатности. Ныне же ее визиты сопровождались воспоминаниями, которые она полагала навсегда изжитыми.

Дома сочились белой слизью домовых червей. Некоторые постройки были полностью покрыты толстым слоем этого вещества: оно простиралось над крышами, связывая различные здания в одно мешковатое застывшее целое. Лин могла заглядывать внутрь через двери и окна. Полы и стены, когда-то созданные человеческими архитекторами, местами были разрушены, и грузные домовые черви беспрепятственно рыли в перекрытиях свои слепые тоннели, выделяя из брюшек цементирующую слизь, легко перебирая щетинистыми лапками, прогрызая себе путь через разрушенные чрева зданий.