Конан и воин из пророчества - Дуглас Брайан Страница 58

— Правду ты сказал, мать, — хорошие наливки готовишь. Спасибо, — сердечно поблагодарил Арилье.

Старуха покивала, прижала руки к обвисшей груди. Что-то еще говорила старуха, о чем-то еще толковала и спрашивала… Арилье уже не слышал. Перед мутнеющим взором плясала какая-то уродливая тень, имеющая лишь отдаленное сходство со старой женщиной. «Должно быть, вот так выглядит предательство, когда оно оборачивается человеком», — подумал Арилье, слабо морщась. Все плыло у него перед глазами. Чаша выпала из его рук, покатилась по циновке. Он уже не увидел этого. Заснул мертвым сном там, где настигло его предательство, и ничего больше не видел и не чувствовал.

* * *

Аурангзеб знал, что делал, объявляя о награде за воина, который спросит о девушке, так и не ставшей наложницей ни великого Шраддхи, ни пылкого Дигама. Напрасно мать Шраддхи и Дигама, которую побаивались даже воины, готовила юную пленницу к первым брачным объятиям. Напрасно купали ее, причесывали, одевали в красивые одежды…

Новая жизнь для Рукмини началась с того мгновения, как чьи-то чужие руки сдернули мешок с ее головы. Девушка удивленно огляделась по сторонам и вдруг застыла от ужаса: прямо на нее, ухмыляясь, глядел… Шраддха. Нет, тотчас поняла она, это не Шраддха, это его младший брат — Дигам. Они очень похожи, эти братья. И сомнений нет: сходна не только их внешность, намерения у них тоже одинаковы. Дигам возьмет Рукмини в наложницы, дабы она родила ему воина.

Дигам, конечно, слишком молод для того, чтобы иметь много наложниц и уж тем более хлипковат для того, чтобы наводить на них страх. И все же от этого парня можно ожидать любой подлости.

Как и Шраддха, Дигам вызывал у Рукмини дрожь отвращения. Девушка мысленно поклялась, что скорее умрет, чем ляжет в его постель. Она не станет ласкать Дигама, не позволит ему овладеть собой. Она найдет способ оборвать свою постылую жизнь, если не будет иной возможности сберечь свою чистоту до первой брачной ночи с Траванкором.

Но ее ждало еще одно потрясение. Она увидела своего брата. На Ратарахе была какая-то незнакомая одежда, и мальчик время от времени поглаживал себя по рукавам, по бокам: ему явно нравилось прикосновение мягкой атласной ткани. Еще бы! У него никогда не было такой роскошной одежды. Ратарах жмурился от удовольствия и улыбался собственным мыслям.

Рукмини едва узнавала его. Неужели это — тот самый младший братишка, с его веселой улыбкой, задорными искорками в глазах? Какое отвратительное, подобострастное выражение приняло лицо мальчика, едва он заметил Дигама! Боги, он целует этому мерзавцу руки! Да что же с ним такое произошло?

— Ты получишь свою награду, Ратарах, — важно произнес Дигам. — За то, что передал в наши руки этих врагов, ты будешь вознагражден по заслугам. Отныне тебе дозволяется подавать мне воду для умывания и снимать с меня сапоги.

— Мой господин, я счастлив! — воскликнул Ратарах.

— Хорошо. — Дигам покровительственно потрепал его по волосам. Ратарах замер от восторга, как собачонка.

Дигам перевел взгляд на ошеломленную Рукмини и засмеялся.

— Ты видела, женщина? Видела, как любят меня мои рабы? И ты должна будешь полюбить меня. Бери пример со своего брата!

— Никогда! — воскликнула Рукмини. — Я знаю, что произошло: ты заколдовал его.

— Я? — Дигам демонстративно рассмеялся, блестя зубами. — Я? Разве я похож на мага или жреца?

— Жрец… — прошептала Рукмини. Словно молния сверкнула перед ней, освещая все случившееся беспощадно-ясным светом. — Жрец! Ну конечно! Это сделал Санкара… И его чары не исчезли вместе с его жизнью, потому что он посвятил моего брата богине Кали. Кали управляет каждым его шагом, каждым словом… Это — не Ратарах! Осталась лишь телесная оболочка, но душа, заключенная в ней, совершенно

Боги, боги! Благодетельная Дурга! Верни мне брата!

Она заломила руки. Дигам с насмешкой смотрел на нее, словно любуясь ее отчаянием.

— Теперь ты поняла, что сопротивляться мне бесполезно?

— Я сумею убить себя, если ты ко мне прикоснешься, — пригрозила девушка.

— Что ж, попробуй, — нарочито равнодушным тоном молвил Дигам. Потому что я намерен сделать это нынче же ночью. Служанки моей матери приготовят тебя для наслаждений. И, возможно, ты не будешь разочарована!

Рукмини увели и заперли в специальных покоях на женской половине. Это была очень маленькая комната, в которой почти нечем было дышать от густого аромата благовоний. Несколько служанок и сама мать Дигама вскоре явились туда вслед за пленницей.

Мать Дигама, Чачака, властная старуха, до сих пор сохраняла следы былой красоты. В юности она скакала на коне и сражалась мечом, как воин, и ее воинственная красота привлекала многих мужчин. Она принадлежала к касте воинов и пользовалась гораздо большей свободой, нежели женщины из других каст. И потому у нее было несколько мужчин. Ни один из сыновей Чачаки не мог бы в точности сказать, кто из мужей Чачаки был их отцом. Сама Чачака никогда об этом не говорила. Смеялась: «Не посягайте на мою воинскую свободу! Я могу рожать воинов от тех, кто этого достоин!»

И правда, выбор Чачаки всегда был хорош. Все рожденные ею сыновья выросли в хороших воинов.

И все погибли в бою. Все, кроме последнего — Дигама. Шраддха, заменявший ему отца, избаловал парня, сделал его женственным, приучил к тому, что любой его каприз тотчас выполняется. Что ж, если жизнь мужчин так коротка — пусть хотя бы Дигам вкусит всех ее благ.

Девушка, которая стала последней избранницей Шраддхи, вызывала у Чачаки странные чувства. Для начала Чачака осмотрела Рукмини и осталась довольна выбором сына. Погибший под стенами Патампура великий воин, услада ее материнского сердца, Шраддха… Почему он должен был пасть? Это несправедливо.

Чачака знала о том, что женщина может играть в жизни мужчины очень большую роль. Знала это по собственному опыту. И в глубине души считала, что это Рукмини принесла несчастье Шраддхе.

Что ж, решение принято. Для Рукмини не будет пощады. Она станет согревать постель для Дигама, а когда надоест ему — умрет. Так решила Чачака.

Служанки умыли Рукмини, удивляясь многочисленным кровавым царапинам на ее коже.

— Может быть, стоило бы господину Дигаму подождать с любовными утехами? — предложила одна из служанок и показала на изуродованную кожу Рукмини. — Взгляни на эти царапины, госпожа! Каждая из них кровоточит. Она испачкает шелковые покрывала. Не говоря уж о том, что… — Служанка прикусила губу, и слова сострадания не сорвались с ее языка.

Но Чачака прекрасно поняла, что хочет сказать служанка.

— Ты имеешь в виду — мой сын причинит этой наложнице боль своими ласками? — презрительно усмехнулась старуха. — Вот и хорошо! Если Дигам хочет, чтобы женщина кричала, женщина будет кричать. Если Дигаму не терпится овладеть ею, пусть он сделает это. Когда мне принесли весть о гибели моего лучшего сына, самого любимого, самого славного… — Старуха вздохнула, но плакать по Шраддхе в присутствии служанок не стала. — Я лишний раз убедилась в том, что жизнь мужчин хрупка. Она подвешена на волоске, а меч, который готов перерубить этот волосок, всегда в руке гневной Кали! Пусть Дигам насладится своей избранницей. Переоденьте ее в прозрачные одежды и отведите на ложе. Да не забудьте благовония.