Колдунья поневоле - Александр Бушков Страница 59

– Еще бы, – сказала Пелагея Саввишна. –Доподлинные персидские рубины. Второго такого гарнитура, пожалуй что, и нет,потому что француз Жакоб, который его мастерил, уже через полгода совершеннопо-русски помер от водки, а прежде он таких вещей тоже не делал…

– Значит, вы их знаете?

– Ну еще бы, – пробасила старуха. – Мне ли ихне знать, если батюшка мне их отдал в приданое за первым мужем, не к ночи будьпомянут… Вы, милая, не огорчайтесь, вы, понятное дело, тут совершенно ни причем, и я на драгоценности, не подумайте, не претендую. Зачем, коли вы их честнокупили у мошенника-ювелира, а может, и не мошенника вовсе. Он-то тоже навернякани при чем. Слишком много лет прошло… Это, изволишь ли знать, мой первыймуженек, когда окончательно запутался в картах да в векселях, прихватил всезолотые безделушки, что в доме нашлись, а заодно и все мои драгоценности, даисчез так надежно, что последние сорок лет о нем не было ни слуху, ни духу. Атеперь, вишь ты, всплыло кой-что… Интересно только, где все это времяпролежало. Единственное, во что я не верю – что муженек, чтоб ему на том светена мосту провалиться, жив-здоров и сам все это ростовщику продал. Во-первых,при его замашках и образе жизни ни за что бы не прожил сорок лет, а во-вторых,не стал бы драгоценности сии сорок лет беречь. За первым углом, наверное, испустил, прощелыга…

Где пролежали все это время драгоценности, Ольга, конечноже, не собиралась рассказывать – ни к чему. Не колеблясь, вынула из ушейсерьги, сняла браслеты и протянула суровой старухе.

– Возьмите, Пелагея Саввишна, и не спорьте. Мне они обошлисьв сущий пустяк, а для вас это как-никак фамильное…

– Ох, да что ж ты, право, я ведь и не требую ничеготакого… – отнекивалась старуха.

Правда, исключительно для виду: Ольга прекрасно рассмотрела,как загорелись у нее глаза, едва драгоценности оказались на ее сухой,сморщенной ладони, как глаза уставились в невозвратное прошлое, а лицо словнобы помолодело чуточку. И она вдруг поняла, что эта костлявая мужеподобнаястаруха, никаких сомнений, в молодости была очень красива…

– Ну, спасибо, душа моя, коли так, – сказаластаруха, любуясь рубинами с отрешенной улыбкой. – Уважила великодушно…Считай, что я теперь твоя должница на всю оставшуюся жизнь… Хотя сколько мнеосталось этой жизни, если подумать… Так что, если будут какие нужды, просьбы инеотложные дела, поторопись. Где найти графиню Закремскую, тебе всякий покажет…

Ольга посмотрела на нее с неподдельным интересом:оказывается, это и была легендарная графиня Закремская, звезда екатерининскогоцарствования, причина несказанного множества дуэлей и сумасбродств…

И еще подумала, что впредь с драгоценностями из клада нужнообращаться осторожнее: поскольку все они, наперечет, достались закопавшему кладнеправедным путем, могут случиться и более досадные неожиданности. Судя по всемприметам, клад был закопан давно, очень давно, но тем не менее…

…Когда они все уже сидели в карете, Бригадирша что-топринялась рассказывать про свою давнюю подругу, графиню Закремскую, уважаемуювсеми императорами, вплоть до нынешнего. Ольга слушала плохо, она смотрела вдругую сторону, на отъезжавшую карету камергера Вязинского.

Стояла петербургская белая ночь, и она прекрасно рассмотрелато, что, кроме нее, вряд ли кто-то другой мог сейчас увидеть, – иначеокружающие не вели бы себя так равнодушно…

Кучер на козлах камергерской кареты был самый обыкновенный,осанистый и пузатый, высоко, чуть ли не под мышками, подпоясанный согласнощегольству представителей этого ремесла, в высокой шляпе с неизбежнымипавлиньими перьями. А вот на запятках вместо двух ливрейных лакеев помещались дванеприятных и странных создания: сгорбленные, какие-то корявые, с лицами,напоминавшими в профиль крючконосые птичьи головы. То ли они с ног до головызаросли клочковатой неопрятной шерстью, то ли были укутаны в какие-тонеописуемые лохмотья, изрезанные тонкими полосками. Одним словом, существа,заведомо не принадлежавшие этому миру.

Так они и укатили на запятках камергерской кареты в белуюночь, нелепые и корявые. А поскольку никто, кроме Ольги, не обратил внимания наэтакое зрелище, то либо они были невидимы для окружающих, либо обычному глазупредставали вполне благообразными лакеями-людьми, с которыми все в полномпорядке, ничем не выделяются…

Под журчащий говорок Бригадирши Ольга погрузилась враздумья. Здесь, в Петербурге, она уже не раз ощущала близость некоей другойжизни – и речь шла вовсе не о камергере, графе Биллевиче и их компании.Просто-напросто, как почувствовалось с первых дней, в Петербурге были и другиежители, не имевшие отношения к человеческому роду. Ольга ни разу их не видела,но много раз чувствовала. Человеческим языком этого не объяснить – то средьбела дня на одной из главных улиц столицы натыкаешься на медленно тающий в воздухеклок алого, причудливого, неправильного тумана, неопровержимосвидетельствующего, что кто-то совсем недавно тут магичествовал; то прямо вбогатой гостиной обнаружишь на паркете свежий след, которого никто кроме тебяне замечает; то ночью над спящим городом режущей нотой пронесется никем изобычных людей не услышанный вой, символизирующий что угодно, только не доброе,безмятежное, веселое; то боковым зрением отметишь прошмыгнувшее нечто,умчавшееся прежде, чем удастся его опознать. То… Да мало ли! Главное, здесь,как она знала совершенно точно, помимо людей, обитало еще и другое племя, допоры до времени их пути-дорожки пока не пересекались, но к возможной встречеследует приготовиться заранее, потому что неизвестно, чего от нее ждать…

Оказавшись наконец в своей спальне – время близилось крассвету, – Ольга устало присела в кресло, в том самом бальном платье,обшитом бархатными дубовыми листьями, с букетиком окончательно увядших живыхцветов на груди.

Для беспокойства не было причин. До больших маневров, вовремя которых, несомненно, и планируется покушение на императора, чуть менеедвух недель – бездна времени в запасе. Из беседы Друбецкого с заговорщиками онаузнала имя, которому следовало уделить внимание и попытаться кое-что разузнать.Ее новый знакомый Алексей Сергеевич был не только поэтом и объектом нескромныхмечтаний, но и служащим Тайной канцелярии – а это сулило интересные вариантыразвития событий. Как и знакомство с графиней Закремской, вхожей во дворец, гдеона бывала совершенно запросто. Оставалось предпринять некие чисто рутинныешаги…

Особой усталости не было – и Ольга принялась за дело.Позвала сначала тех, кто попроще – поскольку и они подходили для выполнениянесложной работы.

Одинаковые с лица исправно перед ней предстали – но всовершенно непривычном виде. Прежде такого с ними не случалось: оба былисовершенно прозрачны, так что сквозь них виднелись обои и мебель, и едваугадывались глазом – два смутных, призрачных силуэта. Как Ольга ни старалась,вновь и вновь произнося нужные слова, ничто не менялось: оба урода так иостались туманными контурами. Судя по их жестикуляции, они ее, несомненно,видели, махали ручищами и строили гримасы, определенно пытаясь что-тообъяснить, шевелили губами, прямо-таки глотку надрывали – но ни звука недоносилось, как они ни надсаживались. В конце концов Ольга, раздосадованная инедоумевающая, отослала их назад. Ей пришло в голову, что оба они, вполневероятно, были наподобие крепостных крестьян привязаны к определенному меступроживания, которое ни за что не могли покинуть – к усадьбе Вязино иприлегающим лесам. Ну, предположим, дело обстояло даже хуже, чем смужиками, – крестьянин, в конце концов, может злонамеренно удариться вбега, а ее незадачливые слуги, по всему видно, и на это не способны… Печально.Но не смертельно.