Че Гевара. Книга 1. Боливийский дедушка - Карина Шаинян Страница 6

— Стойте!

Присмотревшись, я увидел красную, в ярких желтых и черных пятнах, змею. Таня подтянула к себе весло, одним сильным ударом размозжила ей голову и подняла за хвост.

— Водяная змея, очень ядовитая, — она покачала длинным телом перед моим лицом, и я невольно отшатнулся. Я ожидал, что Таня выбросит тварь в воду, но девушка аккуратно свернула змею в кольца и сунула в рюкзак.

— Она съедобна, если отрезать голову, — сказала она, поймав мой удивленный взгляд.

Я пожал плечами и осторожно шагнул в лодку, надеясь, что в каноэ больше не скрывается никакого зверья.

Таня завела мотор, присела на узкую скамейку и снова закурила.

— Вы сами из Ятаки? — наконец спросил я. Таня кивнула. — Но наверняка грамотны…

— Я закончила курсы медсестер в Камири, — ответила Таня с гордостью. — Только мне нельзя часто уходить из монастыря. А отец Хайме стар, болен и слишком увлечен… — она неопределенно помахала рукой, — своими исследованиями. К тому же он недолюбливает детей. Нам очень нужен учитель, хорошо, что вы согласились… — Таня подняла глаза на меня: — Вы просто не знаете, как спросить, почему я ушла в монастырь?

— Ну что вы, я…

Лицо Тани стало упрямым, губы поджались.

— Я оступилась, — сухо сказала она и принялась возиться с мотором.

Где-то в дельте Парапети

Чем ближе к дельте, тем медленнее становится течение. К западу от Камири Парапети называют «Рекой смерти» — там она пробивается сквозь скальный массив, образуя множество порогов. Здесь же, в Ориенте, на границе гигантских болот, в которые впадает река, мутная вода спокойна и медлительна. Парапети распалась на лабиринт рукавов и стариц. Берега скрылись за тростником, и я потерял всякую ориентацию в пространстве. Из зарослей, потревоженные стуком мотора, вспархивают белые цапли («Похожи на изможденных ангелов, правда?» — бросила Таня через плечо); пару раз я заметил стайки уток и кружащих в небе грифов. Здесь уже чувствуется горячее влажное дыхание низменности Чако — запах туманов, несущих лихорадку, и древней, таинственной жизни.

Записывая свои впечатления от Камири, я украдкой рассматривал девушку. Лицо Тани кажется высеченным из красного песчаника резкими, но точными движениями. В ней странно сочетаются готовность радоваться самым простым вещами и затаенная горечь. Сидя за рулем лодки, она посматривает на меня насмешливо и чуть подозрительно. Кажется, ей не очень нравится, что я делаю записи.

Таня ошарашивает меня и сбивает с толку. Одно хорошо: мне уже не хочется вернуться. Это было бы затруднительно: мы плывем уже несколько часов; мотор мощный, и, по моим подсчетам, лодка прошла не меньше сотни километров.

Я снова думаю, что деревня, затерянная в сельве, — как раз то, что нужно для избавления от ночных кошмаров и чувства вины. Антидепрессанты не помогают, а мой психотерапевт, похоже, считает, что меня все-таки надо было посадить. У него самого маленькая дочка.

Нас окружает сельва. Бежать некуда, я упустил момент, когда это еще было возможно.

Ятаки

Стоило лодке причалить, и нас тут же окружила толпа детей. Мои будущие ученики, полуголые и чумазые, смотрели блестящими черными глазами, изредка перекидываясь парой фраз. Взрослые держались в стороне и лишь поглядывали издали, не оставляя своих дел. Таня бросила несколько слов на местном диалекте, и кольцо детворы распалось. Монахиня провела меня по деревне: дом для собраний, дом священника — всего лишь лачуги с крышами из пальмовых листьев. Сколоченный из досок крест над дверьми — очевидно, церковь. Две новенькие хижины — кровли не успели даже пожелтеть. Та, что побольше — школа. Поменьше — новый дом для приезжего учителя.

На пороге Таня оставила меня. Вот моя жизнь на ближайший год: зеленые сумерки, воздух, насыщенный влагой, запахи плесени и рыбы и непостижимые люди вокруг.

Прибежала девочка лет десяти и принесла разложенные на банановом листе кусочки юкки и беловатого, чуть обугленного снаружи мяса. Судя по нетронутым огнем кусочкам шкурки, на обед мне зажарили ту самую змею. Я должен к этому привыкнуть.

Камири, август, 2010 год

Дикий визг, вопли и грохот выстрелов едва не оглушили Ильича Чакруна. Двое мальчишек рвали друг у друга из рук мышку, пока третий яростно лупил по клавиатуре, громя монстров. Еще полдесятка висели у них на плечах, горластые и чумазые, заглядывали в монитор и азартно вопили в ответ на каждый выстрел.

Когда-то этот длинный зал с земляным полом был танцклассом. Его держала американка, бывшая звезда бальных залов, древняя, как те благородные па, которым она собиралась обучать «бедненьких индейцев». Но жители Камири предпочитали танцевать в барах или просто на улице, и совсем не собирались выкладывать деньги за то, чтобы их этому учили. Разоренная американка уехала; какое-то время помещение пустовало, а потом перешло в руки ее более предприимчивого земляка, Сирила Ли. Тот поставил в зале несколько компьютеров, кофеварку, холодильник с колой и пивом и нанял в Санта-Крузе парня по имени Бу, законченного параноика, который мечтал жить поближе к природе, но при этом отлично разбирался в сетях. В качестве жилья ему выделили квартирку над залом. Стена, обращенная к Парапети, отсутствовала, и по утрам можно было, не вставая с постели, наблюдать за роющимися в плавучем мусоре цаплями, если, конечно, не шел дождь. Кроме того, в туалете жила сварливая летучая мышь, несчетное количество крупных тараканов и мокрицы. Мистер Ли справедливо полагал, что условие близости к природе выполнено с лихвой.

Несмотря на увлеченность игрой, Ильича заметили. На мгновение стало чуть тише: одно дело избивать монстров на экране, и совсем другое — ненароком рассердить шамана. Ильич кивнул в ответ на нестройные приветствия и прошел в дальнюю часть зала, которая неофициально считалась местом для взрослых. За спиной у него раздалась автоматная очередь и победные крики.

Старый Макс Морено, высокий и тощий, с морщинистым лицом ящерицы и длинными желтоватыми усами, похожими на пучки сухой травы, мучительно медленно тыкал в клавиши задубелым от возни с землей пальцем. С тех пор как старик узнал о существовании Интернета, он не вылезал с форумов садоводов и сайтов, торгующих семенами. Сад Макса Морено выглядел все страннее и экзотичнее, и торговцы из Санта-Круза, приезжавшие за очередной партией нежного и яркого товара, с каждым разом выглядели все более озадаченными.

За соседней машиной сидела, сосредоточенно хмурясь, молодая монахиня. Ильич с удивлением узнал Таню. В последние несколько лет она почти не появлялась в Камири, и видеть ее, закутанную в черную монашескую рясу, у Ли было странно и грустно. Не то чтобы они были друзьями, но Ильич с детства привык покровительствовать девушке, которая была на десять лет младше. Когда-то их отцы были товарищами по партии. Оба были родом из лесных индейцев — Ильич иногда со странным чувством нереальности представлял, как его дядьки и кузены обстреливают отравленными стрелами какую-нибудь геологоразведочную экспедицию, в то время как отец рассуждает о мировой революции.