Мар. Меч императора - Александра Лисина Страница 6

Маневр, как ни странно, удался – я подобрался к драхту на расстояние нескольких шагов, а он так и не сообразил, в чем дело. Тогда же стала заметна еще одна странность: оказывается, зеленая нить в ауре твари имела три утолщения. Как нервные узлы у примитивных животных: в основании головы, в районе, где у нас располагается сердце, и в основании хвоста.

Да, хвост я все-таки разглядел полностью и несколько разочаровался, не обнаружив на его кончике никакого груза. Он оказался абсолютно прямым, жестким на вид, и был покрыт тесно прилегающими друг к другу черными чешуйками. При этом поза монстра продолжала смущать: ни одно нормальное существо не могло так долго сохранять неестественное положение, подавшись вперед всем телом и удерживая вертикальное положение лишь за счет сильных задних лап.

Так, ладно. Пора действовать.

Выудив из-за пазухи нож, я метнул его в тварь. Метил в основание шеи, как давешние воины, останки которых уже переваривались в чужом брюхе. Хорошо наточенный клинок вошел туда как горячий нож в масло – до основания, высунув покрытый слизью кончик из передней части шеи. Драхт вздрогнул. Хрипло заклекотал. Но я не зря метился именно в верхний узел ауры, поэтому тварь как стояла, так и рухнула на землю плашмя, обессиленно вытянувшись во весь рост.

Полный паралич. Отлично. Значит, хоть что-то общее у них с нами есть.

Ворчун с любопытством высунул голову из-за дерева и, обнаружив, что враг повержен, лихо перемахнул через ограждение.

– Близко не подходи, – предупредил я, глянув на ауру твари. – Оно еще живое. Вдруг ядом плюнет?

Драхт захрипел, когда я на пробу пнул носком сапога его напряженный, все еще упирающийся в землю хвост. Удивился, когда не смог сдвинуть его с места. А потом попросту обрубил у самого основания.

С драхтом после этого случились самые настоящие судороги, его хвост тут же обмяк, перестав цепляться за землю, а единственная ниточка в ауре подозрительно полыхнула. После чего ее нижняя часть отделилась и, размазавшись в воздухе, улетела обратно в лес. Да, вот так просто, будто ее кто-то выдернул из тела. А верхняя резко потускнела. И меня это до того поразило, что я машинально попытался ее подхватить, как делал это во дворце. Но, что самое удивительное – она послушалась! Более того, не просто покинула бьющегося в агонии драхта, но и благополучно втянулась в мою ладонь! После чего монстр так же внезапно замер и больше не пошевелился.

Магия, поддерживавшая в драхте жизнь, оказалась весьма необычной. Я действительно ее поглотил, но сказать, что получил удовольствие, не мог. После дворцового изобилия употребление этой субстанции было похоже на безвкусную кашу-размазню, приготовленную ленивой хозяйкой. Но на безрыбье, как говорится…

– Надо же, как интересно, – задумчиво протянул я, уже без особых церемоний пнув драхта в бок.

Тварь даже не дрогнула. А Ворчун, когда я перевернул монстра на спину и принялся осматривать хитин, благоразумно отбежал в сторону. И не зря, потому что очень скоро в лесу отменно засмердело, а у меня появился опыт первого в жизни патологоанатомического вскрытия.

* * *

– Мда-а, – протянул я, оглядев образовавшуюся на земле, отчаянно воняющую кучу. – Было б ради чего пачкать руки…

Брат насмешливо фыркнул из-за деревьев, но не приблизился к туше до тех пор, пока я не вернулся к реке и не отмылся от липкой, слегка опалесцирующей гадости, которая заменяла драхту кровь.

– Итак, что мы имеем? – бросил я, разложив отчищенные от слизи трофеи на берегу. – Это определенно живой организм, способный выполнять примитивные действия. Все, на что его хватает, это находить и пожирать то, что подходит под определение «добыча». При этом добычей он считает все, что имеет хотя бы слабую ауру. Чем аура ярче, тем, вероятно, ее лучше видно, поэтому артефакты в этом лесу и впрямь лучше не использовать.

Присев на корточки, я постучал ногтем по одной из снятых с драхта хитиновых пластинок. Она была гладкой на ощупь, словно лакированной, и очень прочной. Снять ее удалось только благодаря тому, что между собой пластины соединялись чем-то вроде мягкой перепонки. Правда, добраться до нее оказалось непросто, для этого лезвия ножа пришлось загнать довольно глубоко в сочленение между частями панциря, однако, как только целостность природного доспеха оказалась нарушена, снять его не составило труда.

Сам хитин мне не удалось повредить даже наконечником валяющегося на берегу копья. А вот защита на горле оказалась менее стойкой, поэтому простой клинок пробил ее без труда. Других уязвимых мест у драхта не оказалось. Подмышки он во время охоты не демонстрировал, а мягкое подхвостье было прикрыто такими же чешуйками, как на горле.

Признаков пола у существа не обнаружилось.

Крепость когтей на верхних и нижних конечностях внушала искреннее уважение.

По поводу ливера я остался в таком же недоумении, как и раньше, а вот черепушку осмотрел более внимательно и выяснил, что мозгом драхту служила та же мерзкая субстанция, что и в брюхе. Проще говоря, думать ему было попросту нечем. И если учесть тот факт, что часть ауры твари «ушла» куда-то на сторону, а вернее, ее вырвали из еще живого тела, то получалось, что драхт – это, хоть и живое, но все-таки не самостоятельное существо. Скорее, часть более высокоорганизованной семьи или колонии, как у муравьев. Причем в этой самой колонии имелись особи, способные влиять на более примитивные создания. И как минимум одна из таких особей нуждалась в притоке магии.

Прямо как я.

Покидав хитин, когти и чешую в мешок, мы с Ворчуном ретировались в лес, постаравшись не оставить после себя читабельных следов. Забросив добычу в логово, снова умчались на разведку. Еще дальше на север, куда сегодня так и не дошла команда из Ойта. До позднего вечерауспели исследовать немалую часть восточного берега, наткнувшись на огромное количество воткнутых в землю артефактов. Однако драхтов в этой части леса больше не увидели. И остановились на ночлег лишь после того, как обнаружили рыбацкую сеть, перегораживающую не только берег, но и реку, и противоположный склон. По-видимому, это означало конец патрулируемой территории и ту самую охраняемую границу, за пределы которой драхты, судя по отсутствию разрывов, пока еще не перебрались.

Уже в темноте, лежа под боком у шумно дышащего волка, я подумал, что, возможно, та штука, которая «убежала» в лес с полудохлого драхта, была чем-то вроде ментального поводка.

Интересно, то существо, которое им управляло, это что-то вроде матки у пчел? Или же мы имеем дело с группой более продвинутых особей? И возможно ли такое, что через драхтов кто-то еще мог наблюдать за случившейся на берегу Истрицы бойней? Слышать или чувствовать, что происходит с ними? Вроде того, как я когда-то слышал и чувствовал императора?

Печать на груди предупреждающе кольнула, и мои мысли поспешносвернули в другую сторону.

Первое время наличие метки императора всерьез меня беспокоило. Печать – это какая-никакая, но все-таки связь. Да, Карриан никогда не был для меня настоящим хозяином. Однако я вздохнул с облегчением лишь после того, как убедился, что не чувствую ни его эмоций, ни направления, в котором следовало искать его величество… это значило, что и он ничего не ощущал. И чем дальше я находился от столицы, тем меньше было шансов, что меня отыщут.