Лабиринт Фавна - Гильермо Дель Торо Страница 6

Это и проще. Кармен его уже утомила. Женщины вообще быстро его утомляли. Они старались стать ему ближе, а Видаль никого не хотел к себе подпускать. Это создает уязвимость. Любовь нарушает порядок. Даже простое желание сбивает с толку, пока его не утолишь и не двинешься дальше. Женщинам этого не понять.

– А мой сын? – спросил Видаль.

Ребенок – единственное, что его заботило. Человек смертен, пока у него нет сына.

Доктор взглянул с удивлением. Его глаза за стеклами очков в серебряной оправе всегда казались слегка удивленными. Он открыл рот, чтобы мягко ответить, но тут в дверях показались Гарсес и Серрано.

– Капитан!

Видаль взмахом руки заставил их умолкнуть. Его неизменно радовал страх на их лицах. В такие минуты Видаль забывал, что находится в убогой глуши, вдали от больших городов и сражений, где пишется история. Но и в этом гнусном, кишащем партизанами лесу он сумеет себя проявить. Он будет сеять страх и смерть с такой безупречной точностью, что слух об этом дойдет до генералов, которые отправили его сюда. Кое-кто из них воевал вместе с его отцом.

– Мой сын! – повторил он, и в голосе его прорезалось нетерпение. – Как он?

Феррейро все еще недоуменно смотрел на него. «Встречал ли кто другого такого человека?» – словно спрашивал этот взгляд.

– Пока нет никаких причин для тревоги, – ответил доктор.

Видаль взял со стола сигарету и фуражку.

– Очень хорошо, – сказал он, отодвигая свой стул, что означало: «Ступайте прочь».

Но доктор все еще стоял напротив стола.

– Капитан, вашей жене не следовало путешествовать. К тому же на таком позднем сроке.

Вот глупец. Овцы не должны так разговаривать с волками.

– Вы так считаете?

– Да, капитан, это мое профессиональное мнение.

Видаль медленно обошел вокруг стола, держа фуражку под мышкой. Он был выше Феррейро. Конечно, Феррейро невысокий. Он уже начал лысеть и со своей всклокоченной бородой казался жалким стариком. Видаль любил чисто выбритые остро наточенной бритвой подбородки. А таких, как Феррейро, он презирал. Кому охота заниматься целительством в мире, где главное – убивать?

– Сын, – сообщил он хладнокровно, – должен родиться там, где его отец.

Доктор – тупица. Видаль направился к двери. Сигаретный дым тянулся за ним в полумраке. Видаль не любил яркий свет. Ему нравилось видеть собственную тьму. Он был уже у двери, когда вновь раздался неприятный тихий голос Феррейро:

– Капитан, почему вы так уверены, что родится мальчик?

Видаль обернулся с улыбкой. Глаза его были чернее сажи. Он умел одним взглядом заставить человека почувствовать нож у себя под ребрами.

– Уходите! – сказал Видаль.

Он видел, что Феррейро тоже почувствовал лезвие ножа.

Солдаты поймали двух браконьеров – те охотились на кроликов после комендантского часа. Видаль удивился, что Гарсес вызвал его из-за такого пустяка, хотя все офицеры знали, что капитан терпеть не может, когда его беспокоят в позднее время.

Когда они вышли из дома, в небе висел тощий серпик луны.

– В восемь мы заметили передвижения в северо-западном секторе, – на ходу докладывал Гарсес. – Затем услышали выстрелы. Сержант Байона обыскал местность и захватил подозреваемых.

Гарсес всегда говорил так, будто диктует.

Пленники, один – старик, другой намного моложе, были бледнее тусклой луны. Одежда у них была в грязи после хождения по лесу, а глаза – мутные от вины и страха.

– Капитан! – сказал младший, пока Видаль молча их рассматривал. – Это мой отец. Он честный человек.

– Это мне судить. – Видалю нравилось, когда его боятся, но это же и приводило его в ярость.

– Шапку долой, когда стоишь перед офицером!

Сын стащил с головы заношенную кепку. Видаль понимал, почему тот не смотрит ему в глаза. Мерзкий крестьянин! Гордый, по голосу слышно, и притом ему хватает ума понять, что тем, кто их захватил, это не понравится.

– Вот, мы при них нашли. – Серрано подал Видалю старенькое ружье. – Из него стреляли.

– Мы охотились на кроликов! – Мальчишка и впрямь гордец, никакого уважения.

– Разве я разрешал говорить?

У старика от страха подгибались колени. Перепугался за сына. Какой-то из солдат сдернул с его сгорбленного плеча сумку на длинном ремне и протянул Видалю. Капитан вытащил из сумки карманный календарь. Такие выдавало крестьянам республиканское правительство. Календарь, похоже, был зачитан до дыр. На задней обложке красовался республиканский флаг.

Видаль, хмыкнув, прочел вслух лозунг:

– Ни бога, ни страны, ни хозяина. Все ясно.

– Красная пропаганда, капитан!

Серрано был горд и счастлив, что не зря побеспокоил капитана из-за двух ничтожных крестьян. Может, они вообще из Сопротивления, борются против генерала Франко вместе с теми, на кого идет охота в этом проклятом лесу.

– Никакая не пропаганда! – возмутился сын.

– Ш-ш-ш!

Солдаты услышали угрозу в предостерегающем шипении Видаля, а глупый молодой павлин ничего не заметил, так рвался защитить отца. Любовь убивает по-разному.

– Капитан, это просто старый календарь!

Мальчишка никак не заткнется.

– Мы просто крестьяне, – сказал старик, стараясь отвлечь от сына внимание.

– Продолжай!

Видалю нравилось, когда этот сброд принимался молить о пощаде.

– Я пошел в лес пострелять кроликов. Для дочерей, они болеют обе.

Видаль достал из сумки бутылку, понюхал. Вода. Тут, главное, не торопиться, тогда насладишься как следует.

Во всем нужен порядок, и в таких делах тоже.

– Кроликов пострелять… – сказал Видаль. – Правда?

Он знал, что сын попадется в ловушку. О да, Видаль умел проводить допросы. Его таланты пропадают напрасно в этой глуши. Он способен на большее!

– Капитан, при всем уважении, – сказал младший крестьянин, – если отец говорит, что охотился на кроликов, значит он охотился на кроликов.

Он опустил глаза, пряча гордость во взгляде, но губы его выдавали.

Спокойно. Все нужно сделать спокойно.

Видаль взял бутылку с водой, размахнулся и ударил парня по лицу. Потом ткнул бутылкой с отбитым донышком ему в глаз. И еще раз, и еще. Дай выход ярости, иначе она сожрет тебя. Острое стекло кромсало кожу и плоть, превращая их в кровавое месиво.

Отец закричал громче сына. Слезы проложили грязные дорожки на щеках старика.

– Вы убили его! Убийца!

Видаль выстрелил крестьянину в грудь. Да там и тела-то почти нет, щуплый старикашка. Пули без труда нашли сердце. Две пули прошили насквозь изношенную засаленную одежду и картонные косточки.