Ведьмин род - Марина и Сергей Дяченко Страница 6

И он направился в лес, легко ступая, неслышным охотничьим шагом, и Эгле ничего не оставалось делать, как догнать его и пойти рядом.

– Значит, по местным поверьям, отправить в этот лес сиротку за хворостом означало убить ее? – спросил Мартин на ходу.

– Это сказки. – Эгле осторожно шагала, боясь подвернуть ногу, потому что тонкий слой снега скрывал под собой и корни, и камни, и острые коряги. Высокая жухлая трава покачивалась, хотя ветра не было. Еле слышный скрип в кронах да хруст снега под ногами только подчеркивали слежавшееся безмолвие.

– Эта трава как волосы мертвой великанши, – сказала Эгле, чтобы нарушить тишину.

– А умерла она после визита в парикмахерскую, – пробормотал Мартин без улыбки. – Где ее варварски обработали пергидролем…

Он остановился и снова принюхался:

– Я почему спросил про сиротку: здесь очень явный… ведьмин дух. Как на месте массовой инициации. Гипотетическая сиротка, если она неинициированная ведьма, не успеет ничего понять – прилетит, как мошка на огонь… Не так давно одну такую штуку залили бетоном.

– Ивга думает, – пробормотала Эгле, – что их можно сколько угодно заливать бетоном. Эти «штуки» всегда возвращаются. Появляются, исчезают. Ридна – земля ведьм…

Она остановилась. Кажется, ее воспоминания остались здесь, на поросшем лесом склоне, и теперь Эгле вошла в них, как в туман.

Сто лет прошло. Нет, всего-то чуть больше недели. Эгле металась по лесу, Мартин в тот момент был смертельно ранен, Ивгу уже догнали на дороге убийцы из «Новой Инквизиции»… Было плохо, тяжело, страшно, безнадежно. А потом вдруг стало тепло и светло. Запели тонкие голоса, и открылось будущее, и Эгле сделалась кем-то другим, кем не была прежде…

Мартин уже шел вперед, вверх по склону, и было страшновато смотреть, как он шел – хищно, будто зверь по следу. Никаких сантиментов по отношению к этому месту он не испытывал; Эгле сжала зубы – и догнала его.

Земля была неплотно завалена хворостом. Мартин раскидал ветки за пару секунд. Открылась круглая площадка с рельефной спиралью на известняке: миллионы лет назад здесь было море, в нем жила улитка размером с грузовой автомобиль и, околев, оставила на дне ракушку-сифон. Вот ее отпечаток.

Эгле опустилась на колени. Коснулась известняка ладонью. Мартин посмотрел с тревогой:

– Что ты делаешь?

– Ничего… – Эгле прижала ладонь плотнее. Нет, не показалось: теперь она ясно слышала песню. Хор тонких голосов, женских и детских, сплетенных, как многоцветный венок, уводящих туда, где тепло и радость. В тот день, когда Ивгу догнали молодчики с канистрами, привязали к сосне и уже обкладывали дровами, в тот день Эгле ступила на свой путь в ракушке-лабиринте и с первого шага поняла, что решение верное, что она не дастся палачам и не позволит убить Ивгу. «А по белу я пойду, по белу, по белу…»

– Какая дрянь, – с отвращением сказал Мартин, и Эгле вздрогнула. Мартин смотрел на ракушку с омерзением, и Эгле это болезненно задело:

– Ты смотришь, как инквизитор.

– А как мне смотреть, как ведьме?! – Он пошел в обход рельефа, стараясь не наступать на него ни краешком подошвы. – Это западня, отвратительная ловушка. «Глухая» ведьма, оказавшись рядом, имеет ничтожные шансы спастись – вот тебе и сказка… Девочка идет в лес, а возвращается действующая ведьма, и хорошо, если она будет просто доить чужих коров…

– Мартин, – тихо сказала Эгле. – Не унижай мое решение… не отменяй. Я не попалась в ловушку, я хотела спасти Ивгу.

– Я знаю, – сказал он после паузы. – Я говорил… не о тебе.

– Посмотри, какая она красивая. Совершенная, гармоничная – разве она может принадлежать злу? Или хотя бы… одному только злу?

Он продолжал идти по кругу, Эгле не видела его лица и решилась заговорить увереннее:

– Присмотрись! Это место дает шанс… возможность. Это, может быть, подарок всем нам… Это надежда!

Мартин обернулся, сдвинул брови и стал похож на Клавдия Старжа. Эгле напряглась; он оценил ее реакцию и прищурился:

– Ты только что подумала, что я похож на отца.

– Перестань читать мои мысли! – Ей снова сделалось неприятно.

– Перестань так выразительно думать. – Он завершил свой путь, подошел к Эгле и обнял почти что силой. От него едва заметно тянуло холодом, но мурашки, захлестнувшие Эгле, за пару секунд сделались теплыми. Она сдалась и обняла его в ответ.

– Тебе не надо здесь быть, – прошептал ей на ухо Мартин. – Это место плохо на тебя действует.

– А я благодарна этому месту, – сказала Эгле. – Ты знаешь, за что.

– А я благодарен тебе, – он заговорил очень мягко. – Но это никакой не подарок. Это цена, которую пришлось заплатить… Которую ты заплатила за маму, за меня, за нас. Пожалуйста, повернись спиной и иди к машине.

– А ты?

– Догоню через две минуты.

Песня еще звучала в ушах – еле слышно. Эгле с сожалением посмотрела на ракушку, опустила голову и пошла обратно – по следам.

* * *

Мартин дождался, пока она отойдет шагов на двадцать, потом, осторожно ступая, вышел на центр круглой каменной площадки. Ему казалось, что он различает здесь отпечатки ног – многих босых ступней, некоторые совсем маленькие. Девушки – неинициированные, «глухие» ведьмы – шли по спирали, от края к центру, первый шаг делал человек, может быть, испуганный, может быть, обманутый, может, без единой мысли, повинуясь инстинкту и чужому голосу в голове. К концу пути приходило чудовище, стихийное, непредсказуемое и абсолютно безжалостное. Если бы Эгле видела хоть десятую долю того, что видел в своей жизни Мартин…

Впрочем, ей не надо этого видеть.

Он вытащил из кармана маркер – обыкновенный черный маркер, купленный в канцелярском магазине. Повертел в руках. Наклонился и нанес знак на самый центр ракушки – не торопясь, тщательно выписывая детали. Этот же знак использовали инквизиторы сто, двести, пятьсот лет назад, и назывался он в те времена «знак Пса».

Очертания знака задымились. То, что было чернилами в маркере, сделалось другой сущностью, которой Мартин только что придал форму. Затрещал известняк – казалось, ракушка сопротивляется, пытаясь отторгнуть чужое, разрушить тонкую вязь…

– Не надо! Зачем?!

Эгле снова была рядом, он не успел ее остановить. Она упала на колени, судорожно вцепилась в ракушку, будто пытаясь удержать, собрать рассыпающиеся фрагменты, загладить ладонями трещины: напрасно, знак делал свое дело, отпечаток раковины тускнел, известняк разрушался.

– Эгле, – сказал Мартин, пораженный и напуганный ее горем.

Она отшатнулась, будто обжегшись, в отчаянии наблюдая, как разрушается отпечаток на камне. Посмотрела на Мартина – как ему показалось, отчужденно и зло – и пошла прочь, сгорбившись, не разбирая дороги. Мартин крепче сжал маркер и нанес знак еще раз, ближе к краю. Разлетелись мелкие осколки. Над землей повисло облако пыли, ракушка превратилась в прах.