Повелитель - Мелани Джексон Страница 6

— Гораздо красивее, — согласился Квазим.

— Она ничто, тем более сейчас. Может быть, нам скормить ее Прэксу? — предложила королева, указывая на своего гаргойля, который вполз в комнату и приблизился на несколько шагов, привлеченный запахом смерти. Создание алчно уставилось на труп.

Неспособный объяснить свою реакцию даже самому себе, Квазим все же почувствовал себя оскорбленным и даже пришел в ярость от этих слов.

— Нет. — Хобгоблину с трудом удалось говорить спокойно, несмотря на то, что он кипел от гнева. — Я собираюсь поджечь здание. Люди найдут ее тело на кровати и подумают, что причиной ее смерти стал несчастный случай.

Темная Королева неохотно кивнула. Квазим знал, что она хотела посмотреть на то, как Прэкс будет есть Рен, и заставить и его на это смотреть. Но она была очень осторожной. Если люди заподозрят, что здесь произошло нападение гаргойля, они разозлятся и станут охотиться на хищника.

— Тогда поджигай, и уходим отсюда. Ты знаешь, как я ненавижу бывать на солнце. К тому же здесь этот ужасный запах цветов.

«И запах смерти», — подумал Квазим. Но королеву это не волновало. Если бы умер кто-то другой, а не Рен, он бы тоже отнесся к этому спокойно.

Хобгоблин дотянулся до свечи, укрепленной возле спинки кровати. Он осторожно ее зажег, а потом поднес к пологу. Бархат долго не поддавался огню, но в конце концов ярко запылал.

«Прощай, Рен, — мысленно произнес Квазим, когда языки пламени приблизились к его мертвой возлюбленной. — Даже если гоблинов победят не наши дети, все равно эти твари когда-нибудь заплатят за все. Когда-нибудь, я обещаю!

Он вдруг вспомнил их последний поцелуй — какой Рен была милой и застенчивой, вспомнил взгляд ее огромных золотистых глаз. Тогда так же, как и сейчас, цвели мимоза и апельсины, и головку Рен украшал венок из цветущих ветвей.

Квазим позволил себе на мгновение насладиться лучшим воспоминанием своей жизни, а потом захлопнул двери, ведущие в тот уголок памяти, где они хранились.

Больше он никогда не вспомнит о своей утраченной любви.

20 декабря 2005 г.

Лицо Квазима подергивалось. Оно еще болело, но, судя по результатам, хирургия в Новом Орлеане добилась значительных успехов. Швов во рту было совсем мало. Они хорошо удерживали кожу хобгоблина в тех местах, где его клыки удалил теперь уже покойный хирург. На глазах у Квазима были контактные линзы, и теперь радужные оболочки имели неприятный темно-серый оттенок, похожий на дым сгорающих шин. Хобгоблин научился закручивать язык вверх так, чтобы его не было видно, когда он говорил. Квазим выглядел вполне респектабельным человеком, несмотря на бледность, из-за которой он походил на обитателя притона наркоманов. Можно было предположить, что этот чрезвычайно мускулистый человек попал в ужасную катастрофу, а потом пролежал в больнице несколько месяцев и выздоравливал, не выходя из помещения.

Тем не менее рождественские толпы всегда расступались при виде Квазима. Несмотря на яркую сумку для покупок из магазина «Вишни в изобилии», которую он держал теперь уже в пятипалой руке, эти глупые овцы словно чувствовали, что на самом деле он не был одним из них. Служащий магазина фруктов от страха совершенно потерял дар речи, увидев настоящее лицо Квазима. Вероятно, этому юноше придется после работы сдать униформу в химчистку. Произошло случайное разоблачение — мгновение необычной проницательности со стороны молодого человека и редкий случай неосторожности со стороны Квазима. Юноша посмотрел в его глаза и увидел настоящего монстра, таившегося за цветными пластиковыми линзами. Еще одно неудобство, хотя неплохо было осознавать, что он может вызвать панический ужас в человеческом сердце, даже не прилагая усилий. Еще настанет время, когда он сможет использовать этот страх. Однако юноша мог рассказать кому-то о своем открытии, поэтому необходимо было замести следы — Квазиму не хотелось, чтобы этим делом занялась полиция. Тогда все стали бы излишне бдительными из-за страха.

Страх… Он может быть полезен, но в человеческой цивилизации его применяют слишком часто. Квазим встречал политиков, регулярно использовавших власть страха, чтобы превращать людей в безликую массу, которую они вынуждали сделать важный выбор, якобы выгодный обществу, а на самом деле — кругам, чьи интересы представлял этот политик.

Рекламисты также используют чувство страха и вполне успешно. Перхоть, морщины, запах пота, несвежее дыхание, болезни десен, расклешенные или прямые джинсы. В результате коварного поддержания постоянного беспокойства о здоровье и внешности человеческие массы становятся предсказуемыми, их сознание отупляется. Хотя на самом деле они не очень нуждаются в чьей-то помощи.

Квазим стоял, подслушивая мысли вокруг себя. Да, и здесь присутствовали страх и беспокойство. Как и повсюду. Этого он и ожидал. А овцы ничего не подозревали. Они не знали, что смерть бродит среди них. Просто двигались, как заведенные, подобно колонне солдат, — сгустки человеческих встревоженных глаз и обеспокоенных умов. Люди поглядывали на часы и на своих детей. Но в основном они смотрели на других людей, стоящих между ними и троном, где фальшивый Санта-Клаус устраивал прием при дворе. Когда больше не на что было смотреть, овцы смотрели в глаза роботов-снеговиков, сгребающих фальшивый снег по краям фальшивого Северного Полюса, и пожирали крендели и попкорн. Снеговики не обращали на них ни малейшего внимания, как машины делают почти всегда. Но у людей все равно не пропадала охота пристально разглядывать машины.

Квазим не понимал человеческого восхищения машинами, впрочем, это не относилось к оружию — оно было полезно и не имело собственных мозгов. Он испытывал неприязнь к сложным электронным механизмам. За всеми машинами — от автомобилей и компьютеров до плееров для компакт-дисков — надо было постоянно ухаживать, правда, они были хоть немного, но предсказуемы в своих действиях. Но их невозможно было ни лестью, ни угрозами склонить к сотрудничеству. Как бы Квазим ни ругался и ни угрожал, автомобили останавливались без причины, когда он в них находился. Компьютеры объявляли свои обычные функции «незаконными операциями» и прекращали работу. А СD-плееры все время пропускали его любимые мелодии, даже когда он их тщательно программировал. Он пытался бить машины, особенно компьютеры, но это также не помогало. Эти полумыслящие устройства приводили Квазима в ярость больше всего. Ведь они утверждали, что в точности выполняют его просьбы, но на самом деле хобгоблин очень редко получал то, что хотел. Даже порнография, которой его обеспечивали компьютеры, была ниже качества, установленного стандартом. Он был уверен, что машины над ним издеваются.

Хобгоблин знал, что компьютеры делают это и с людьми, но люди, тем не менее, доверяли им все свои секреты — даже информацию о налогах, которая была самой лживой. Это слепое доверие всегда ставило его в тупик. Люди. В них не было никакого смысла.

Квазим вздохнул. У него было странное настроение — наполовину веселое, наполовину грустное. Он с раздражением смотрел на людей, находящихся возле него. Люди. Какая жалкая армия получилась бы из них! Они создали для себя столько нелепых ограничений. Прислушиваясь к окружающим, он ощущал, что весь народ страдает от внутренней опустошенности, вызванной нервным истощением. Эти люди, казалось, не могли выйти за пределы своей жизни — их ничего не интересовало, кроме внешности и финансовых вопросов, из-за своей умственной и физической вялости они не видели дальше своих кредитных карточек. Как будто они были обеспокоены лишь недостатком денег и лишним весом. И, влезая в долги и голодая, они все же толстели с каждым днем. Особенно они расстраивались, когда сравнивали себя с теми, кто пристрастился к героину и страдает анорексией, но настойчиво провозглашает себя идеалом человеческой красоты. Они утратили способность творчески мыслить и совершенно отошли от духовной жизни.