Пиар по-старорусски - Михаил Федоров Страница 6

– Сколько надо, столько и лет.

Потом, видно, желание похвалиться постигнутыми в учении премудростями оказалось сильнее важности, и он пояснил:

– Много мне лет. Только у Простомира время ведь не как здесь бежит. Оно у него то вперёд, то назад. Для этого у него особая избушка есть. Намаешься за день, потом в той избушке выспишься – время там обратно течёт – и как будто бы и не постарел ты на день. Всё такой же остался… Простомир часто и сам там сидит. Он ведь, если по-настоящему, а не по-волшебному, наверно, уже тыщу лет прожил, а то и две… Я точно не знаю, да и никто в Новограде не знает. Думаю, даже сам Простомир забыл, сколько он годочков уже живёт на белом свете. Так вот, и я всегда ночевал в той избушке, поэтому и остался таким. А по-настоящему я, пожалуй, постарше Докуки буду… Ну ладно, слушай дальше. Отправил он как-то меня за трын-травой. Есть такая, да. У нас она не очень сильная, а вот в индейской земле – куда как сильнее. Короче, отправил он меня за этой самой травой, и сроку дал три дня – добраться, нарвать полную котомку, а котомку-то дал – полкопны влезет, и обратно… Ну пошёл я. А идти было – за три реки, за три горы, три поля перейти, три оврага обойти. Словом, куда идти – знать тебе без надобности, всё равно не найдёшь, даже если знать будешь. Волшебное это место. Решил я не три дня ходить, а меньше – мол, смотри, Простомир, какой я резвый да послушный. И припустил чуть не бегом. Добежал в один день, нарвал трын-травы, решил переночевать тут же, а с утра пораньше – обратно, чтобы к вечеру быть на месте. Положил котомку с травой под голову, и – как в речку нырнул, заснул сразу. А запах какой от травы душистый! Я весь такой, словно в реке и плыву. Вижу самого себя как будто со стороны, а то и сверху. Заснул, словом. Выспался – слаще не бывает. Спозаранку котомку за плечи – и обратно. На закате дошёл. Простомир меня, конечно, не ждал. Я, не стукнув в окошко, захожу в избу – и чуть на пол не сел.

Тут Киря перекрестился и, перейдя на шёпот, сказал:

– Захожу я в избу, а там за столом Простомир сидит, а напротив – я сижу… Натуральный я, только смурной какой-то. Ну то есть второй я – точно такой же, что и первый, настоящий. Я, вон, пока за трын-травой ходил, рукав на рубахе о шиповник разодрал, так тот, второй, тоже сидит с драным рукавом. Короче, одурел я немного от такого дела. Простомир глянул на меня так недовольно, тот, который за столом с ним – тоже глянул, мне аж страшно стало, не дай бог никому такое испытать. Потом что-то громыхнуло и я исчез. То есть не я исчез, а тот второй я, который с Простомиром сидел. А Простомир встал из-за стола, схватил свою проклятущую дубину и ну меня охаживать! Бьёт и приговаривает: «Дурилка ты картонная позорная бесталанная! Сказано тебе, дураку, было – три дня, значит, три дня. Не бывать тебе волшебником, не постигнуть тайн причины и следствия, пшёл вон, скотина, ночью родившаяся!» Побил он меня так, потом успокоился вроде. Ни слова больше мне не сказал, а наутро заявил, что неспособен я к учению и сам закрутил свою нить. Мойры, говорит, недовольны остались. Потом ещё добавил, чтобы уходил я от него в мир, но память мне оставляет, чтобы помнил все премудрости, которые постиг, авось ещё пригожусь. На прощание треснул меня по хребту своей проклятущей дубиной, и я ушёл. Спасибо вот Докуке, приютил сироту… Такие вот дела, да.

Вася с растерянным интересом слушал Кирин рассказ. Мало того, что надо опасаться виртуоза кистеня Андрюшку Хрена, так ещё, оказывается, попал он не в простой средневековый Новоград, а в сказочный! Тут, оказывается, настоящие волхвы есть, колдуны. А значит, скорее всего, и прочая сказочная живность – русалки, лешие, а может, и вампиры. Короче говоря, как в песне – с каждым днём всё радостнее жить!

– А что, Киря, – спросил он, – сам-то ты что по этому случаю думаешь? Что это там, у Простомира, было?

– Известно что. Морок это. Простомир, оказывается, такие штуки тоже умеет делать. Я до этого и не знал. Многое у него раньше видел, а морока – впервые.

– Морок – это когда он по облику живого человека делает его как бы подобие? И он, морок этот, потом все приказания Простомировы выполняет беспрекословно?

– Верно, Вася. Сразу ты уловил суть этого непростого колдовства. Ой какого непростого и опасного! Мало того, что морока делать – особое мастерство нужно. Не всякий волхв с этим делом справится. А если попы об этом узнают – не миновать костра. Простомир, конечно, от костра убережётся, а вот его помощникам надо опасаться, схватят для начала и закуют в железо, а потом поповский суд – суд скорый и безжалостный. И тут уж ничего иного, кроме костра, они не присуждают. Хотя, конечно, наши попы по сравнению с Явропой – агнцы. Жгут нечасто. Вот если б за такое дело во французской или испанской земле поймали – ещё до костра так бы изувечили, что огня ждал бы, как божьего избавления от земных мук. А вместе с виноватыми ещё бы и семью пожгли – мол, почему не донесли о колдовстве? Или из дома бы выгнали и по миру пустили.

– Говоришь, много лет в учении у Простомира провёл. Что он ещё может, кроме того, что мороков делать?

– Это, Вася, долгий рассказ, на много зимних вечеров. Расскажу только пару случаев. К Простомиру часто приходят не только заговоры делать, но и просто хворобу вывести. А порой и не решишь сразу, что это – обычная болезнь или наведённая порча или сглаз. Или просто духово наказание за дерзость или неведение. Вот, приводят к нему как-то два парня свою сестру-молодицу, сама-то она еле ноги передвигала. Вернее, одну ногу, вторая у неё здоровая была. Рассказала, что случилось. Забрела она, собирая ягоды, на кладбище и засмотрелась на могилки, стала читать на крестах – кто где похоронен. А потом ушла домой, а наутро у неё нога так распухла, что ни сесть ни встать. Болит – страсть, а возле коленки – чёрное пятнышко и кровь там как будто гниёт, даже запах пошёл. Говорит, как раз в это место укусил её на кладбище муравей, очень сильно укус чесался. Простомир на это укоризненно головой покачал, увёл её к себе в избушку, меня позвал помочь. Начертил на полу круг, положил девку, юбку выше колен задрал, а мне велел вбить три гвоздя: два в ногах, а один в изголовье. Потом что-то шептать начал, я и не понял ничего, хотя в учении много языков выучил. Потом перестал шептать и вроде как начал с кем-то ругаться, а с кем – не видно! Потом крикнул – мол, ты почто же, гад, невинную бестолковую девку до смерти уморить хочешь! – и двинул посохом перед собой, в пустоту. Кто-то закричал, заблеял по-козлиному. А девка вскрикнула и глаза открыла, а до этого без сознания лежала. И вижу я – чернота у коленки сразу спала и кожа стала обычного цвета, ну, может, красноватая немного. Да и краснота сразу сходить начала. Девка встала как ни в чём не бывало и вышла из избы. Мы за нею, а там братья её поджидают, дрожат от страха. Простомир им и говорит – вы, ребятушки, за своей сестрой присматривайте, чтобы не шлёндала где попала. Вот, вчера, мол, забрела, собирая ягоды, на кладбище, а не надо было. Если никто из родственников на кладбище не похоронен – лучше не ходи туда, беда может быть. Вот Хранитель Кладбища и осерчал – если у девки никого там нет, пусть, мол, сама тут ляжет. И наслал хворобу. Вздорный он, хранитель-то, мелочный и гадкий. Ещё денёчек повременили бы – точно, легла бы на кладбище. А девку – хрясь по спине посохом – он у него для всех приспособлен, и для людей, и для духов – и, говорит, ты давай замуж выходи да детей рожай, а не по кладбищам бездумно бегай. Чтоб до Покрова, говорит, свадьбу сыграли! И ни гроша с неё не взял, потому как безвинная она, глупая только. Вот такое дело у Простомира как-то было, а ещё…