Толкователи - Урсула Ле Гуин Страница 6

— Но ведь должно же было существовать и какое-то сопротивление. Эта антирелигиозная одержимость… Даже если мы предположим, что ее истоки кроются в бурной технологической экспансии…

Как это мило с его стороны, думала Сати, все время говорить «мы», словно вся Экумена в ответе за технологическую интервенцию, допущенную землянами. Один из основных, фундаментальных хейнских принципов мышления формулировался так: «Возьми ответственность на себя».

А Посланник между тем продолжал развивать свою мысль:

— Механизмы всеобщего и повсеместного контроля здесь настолько эффективны, что есть основания предполагать: созданы они были именно как противодействие чему-то весьма могущественному. Тебе так не кажется? Если сопротивление Корпоративному государству своим истоком имело религию — хорошо развитую и повсеместно закрепленную в обществе систему верований, — то этим можно было бы объяснить столь сильное стремление Корпорации подавить на всей планете любую религиозную активность. А также попытку нового государства создать некий национальный теизм — в качестве замены. Где богом стал бы Разум, этакий «молот чистой науки». Ну и так далее. А во имя этого бога-Разума следовало уничтожить все храмы инаковерцев, запретить все старинные культы. Ты-то сама что по этому поводу думаешь?

— Я думаю, их можно понять, — сказала Сати. Это, видимо, был совсем не тот ответ, которого от нее ожидал Тонг. С минуту оба молчали.

— А ты хорошо разбираешься в старой идеографической письменности? — спросил он.

— Во время подготовки к работе на Аке это, собственно, было основное, чему мне пришлось как следует учиться. Между прочим, семьдесят лет назад эта письменность была здесь единственной.

— Да-да, конечно! — смущенно воскликнул Тонг с обезоруживающим, типично чиффеварским жестом, означавшим «пожалуйста, простите меня, дурака!». — Я ведь прибыл сюда с относительно близко расположенной планеты: мой путь занял всего двенадцать световых лет. Поэтому я изучал только современный алфавит.

— Иногда мне кажется, — медленно проговорила Сати, — что я вообще единственный человек на Аке, способный читать идеограммы. Иностранка, инопланетянка! Но, конечно же, это не так. Это просто не может быть так!

— Конечно. Хотя довза — народ, чрезвычайно последовательный в своих действиях и склонный все систематизировать. Так что, запретив старую письменность, они на редкость последовательно и систематически уничтожали все, что было написано с ее использованием — стихи, пьесы, исторические и философские труды… Как ты думаешь, они уничтожили абсолютно все?

Сати хорошо помнила, как в первые месяцы своего пребывания в Довза-сити с трудом подавляла все усиливавшееся разочарование, все возраставшее недоверие к тем скудным и бесцветным собраниям книг, которые здесь называли библиотеками, и то раздражение, которое каждый раз испытывала, натыкаясь на непробиваемую стену всеобщего равнодушия при любой попытке что-то выяснить, найти хоть какие-то следы былой культуры целой планеты, хоть какие-то упоминания о ней.

— Когда они находят старые книги, то немедленно их уничтожают, — сказала она. — Один из главных департаментов Министерства поэзии так и называется: «Отдел по розыску книг». Сперва они, конечно, ищут людей, у которых могут быть старые книги, потом эти книги конфискуют и отсылают на «переработку» — сперва превращают в пульпу, а затем в строительный материал, из которого делают изолирующие прокладки для оконных рам. По их мнению, бумага в старых книгах для этого особенно хороша. Одна женщина из «книжного» отдела сказала мне, что их вот-вот расформируют, потому что книг, пригодных для переработки, во всей Довзе почти не осталось. Здесь все чисто, сказала она. Все выметено вчистую.

Сати чувствовала, каким пронзительным и ломким становится ее голос. И отвернулась, изо всех сил стараясь распрямить опущенные, болезненно напряженные плечи.

Тонг Ов сделал вид, что ничего не замечает, и грустно заметил:

— Да, утрачена история целой планеты, точно ураганом сметена! Как будто здесь произошла чудовищная катастрофа… Невероятно!

— Ну, не то чтобы невероятно… — пробормотала Сати, и голос ее сорвался. Господи, опять она ведет себя не правильно! Она расправила плечи, глубоко вздохнула и, взяв себя в руки, заговорила уже спокойнее:

— Даже те немногочисленные аканские стихотворения и рисунки, которые тогда сумели восстановить на Земле в ансибль-центре, здесь сейчас сочли бы незаконными и непременно уничтожили бы. У меня в ноутере были их копии. Я все стерла.

— И правильно сделала. Мы не имеем права привносить сюда то, что здесь признавать или видеть не желают.

— Ужасно тяжело было стирать все это! Мне казалось, что, делая так, я вступаю в преступный сговор с какими-то негодяями.

— Грань между тайным сговором и соблюдением дипломатических норм порой очень тонка, — заметил Тонг Ов. — К сожалению, нам здесь часто приходится.., балансировать на этой грани.

На мгновение Сати почудилась в нем некая мрачная сила. На нее он не смотрел; глаза его были устремлены куда-то вдаль, словно он во что-то пристально всматривался. Еще мгновение — и он вернулся из этой неведомой дали, как всегда доброжелательный и безмятежно-спокойный.

— С другой стороны, — сказал он, как бы продолжая некую невысказанную мысль, — в столице можно найти немало образцов старой каллиграфии — на стенах домов, например. Похоже, это сочли неопасным, тем более что практически никто и прочесть-то эти надписи не может… Многие вещи вообще умудряются выжить, сохраниться, просто отойдя в тень. Я как-то вечером посетил район за рекой — он пользуется дурной репутацией, и мне, Посланнику Экумены, не следовало бы ходить туда, но я всегда стараюсь найти возможность побродить по городу так, чтобы мои гостеприимные хозяева об этом не узнали. В таком огромном городе это не очень трудно устроить. Во всяком случае, я решил о них не думать. И вскоре услышал какую-то необычную музыку, исполняемую на старинных деревянных инструментах. И это был, по всей вероятности, совершенно «незаконный» музыкальный строй…

Сати вопросительно на него посмотрела, и он пояснил:

— Насколько я знаю, здешним композиторам Корпорация приказала пользоваться только земной октавой.

Сати даже не пыталась скрыть своего недоумения. Тогда Тонг пропел ей все семь нот октавы, и она, кое-что припомнив, постаралась придать своему лицу более осмысленное выражение.

— Они здесь называют земную октаву «научной шкалой интервалов», — сказал Тонг. И, заметив, что Сати по-прежнему не очень хорошо его понимает, спросил, улыбаясь:

— Неужели тебя никогда не удивляло, что аканская музыка звучит чересчур знакомо для земного слуха?

— Мне как-то в голову не приходило… Я не знаю… Я не умею записывать мелодии, я не знаю ключей…

Улыбка Тонга стала еще шире:

— На мой слух, аканская музыка звучит так, словно здесь и понятия о музыкальных ключах не имеют. Ну так вот: то, что я услыхал тогда за рекой, не имело ничего общего с той «музыкой», что доносится из громкоговорителей. Это была совершенно иная музыкальная система! Некая прихотливая и неуловимая гармония звуков… «Музыка-наркотик» — так мне там сказали. Я догадался, что этот «наркотик» используется в лечебных целях и исполняется местными знахарями-целителями. В общем, через какое-то время мне удалось встретиться и побеседовать с одним из них. И он сказал мне: «Мы знаем некоторые старые песни и состав некоторых лекарств, но не знаем историй и не умеем их рассказывать. Не умеем их толковать. А тех, что умели все это, больше нет». Я продолжал его расспрашивать, и он в итоге признался: