Череп епископа - Александр Прозоров Страница 6

Гости заняли свободные места, молитвенно сложили ладони на груди.

— Наверное, вы совсем замерзли в дороге, господа, — с легкой хрипотцой подосадовал хозяин. — Я прикажу принести подогретого вина.

От неожиданного громкого мелодичного звона гости вздрогнули. Хозяин еле слышно усмехнулся и поставил на гладко выскобленную столешницу серебряный колокольчик. Буквально в тот же миг двери распахнулись, церковный служка — мальчонка лет десяти в коротком подряснике — внес три высоких золотых кубка, отрепетированным движением выставил их на стол и выскользнул так же бесшумно, как и вошел. Стало понятно, что предутренних гостей ждали — согреть и разлить вино так быстро просто невозможно.

Незнакомцы переглянулись и откинули капюшоны. Под одним из них скрывался пожилой человек с аккуратно выбритой тонзурой, а под другим — скуластый остроносый мужчина лет тридцати с длинными соломенными волосами, перехваченными тонким кожаным ремешком, который украшали узкие серебряные заклепки.

Неожиданно хозяин поднялся из-за стола и, сопровождаемый недоуменными взглядами, ушел. Вместо него из темного угла за камином выдвинулся точно так же одетый человек, похожего телосложения и топ же роста.

— Рад видеть вас, господин прелат и господин нунций, — откинул человек капюшон и сел на оказавшееся пустым место. — Ваш визит большая честь для меня.

Он взял колокольчик двумя пальцами, словно боясь обжечься, встряхнул, заставив его жалобно зазвенеть. Спустя минуту за дверьми заиграла музыка.

— Ведь вы не желаете, что бы кто-то смог расслышать наш разговор, господа?

— Вы весьма осторожны, господин епископ, — с явным одобрением кивнул более молодой гость. — Теперь я вижу, что господин прелат сделал хороший выбор.

— Да, я осторожен, господин нунций, — кивнул истинный хозяин замка, — а потому, прежде чем начать разговор, предлагаю выпить за нашу встречу.

Правой рукой он приподнял со стола бокал. В отблеске камина кроваво сверкнул рубин одетого на средний палец перстня. До странного похожий перстень оказался на среднем пальце и у пожилого прелата — а вот относительно молодой посланник Римского престола поднял бокал левой рукой. Дерптский епископ мгновенно насторожился, опустив левую руку за кресло. Господин нунций ощутил изменение в настроении хозяина замка, но далеко не сразу сообразил, что послужило тому причиной. После минуты напряженных размышлений он, наконец, с облегчением рассмеялся и, приглашающе подняв бокал, поправил волосы свободной рукой. На среднем пальце отразил каминное пламя овальный рубин, — в ответ епископ растянул губы в улыбке, облегченно вздохнул и тоже пригубил вино.

— Рад видеть вас в своем доме, братья мои. Простите, что не приглашаю вас к столу, но утро еще далеко. Думаю, до первых лучей мы успеем обсудить наши дела и приступим к трапезе уже с чистыми помыслами и одной только молитвой в душе. Что заставило вас проделать столь долгий путь в столь ненастное время?

— Беспокойство брат. Святой престол с тревогой смотрит на восток, на беспокойную границу христианских земель с язычниками и надеется найти здесь твердую опору, которая оградит истинную веру от нашествия диких чужеземцев, глухих к слову божьему и спасительному кресту. Барон фон Фурстенберг стар. Его сил не хватает, чтобы сохранить былую мощь Ливонского Ордена, — неторопливо начал излагать послание папский нунций, — Ордену нужен новый магистр.

— В минувшем году орденский конвент поставил в заместители магистра брата Готарда Кетлера, — любезно сообщил собеседникам дерптский епископ. — Он опытный и очень умелый воин. Он просто великолепен в бою. Воина лучше него нет во всей Ливонии. Скажу больше, братья. Рыцари ордена уже сейчас называют его великим магистром.

— А еще рыцаря Ивана, безродного ливонца, наподобие благородных дворян получившего образование в Кельне и звание рыцаря в двадцать лет, открыто называют его сыном, хотя брат Кетлер наравне со всеми давал Господу обед безбрачия и клятву сражаться за святой крест, пока руки его смогут держать меч, а глаза — видеть врага, — кротко дополнил характеристику будущего магистра пожилой прелат.

— Вы собираетесь его этим попрекать? — удивленно приподнял брови епископ. — Неужели вы не знаете, что посланники еретика Лютера открыто призывают рыцарей разрывать клятвы и брать себе жен? Что два рыцаря из каждых трех уже именно так и поступили? Что оставшиеся верными обетам братья поступают так только потому, что отсутствие жен позволяет им открыто предаваться разврату прямо в замках и монастырях, пьянствовать и утопать в роскоши? Боже упаси вас хоть одно слово произнести против этого рубаки, которому они еще готовы подчиняться! Иначе они просто откажутся именоваться воинами Господа и присвоят себе все орденские земли, до которых только смогут дотянуться! Вы помните маркграфа Альбрехта фон Гогенцоллерна Бранденбургского?

Еще бы его не помнить! Став великим магистром Тевтонского ордена, десятого апреля тысяча пятьсот двадцать пятого года этот рыцарь принял лютеранство и тут же поклялся в верности королю Польши Сигизмунду Старому, который признал его герцогом Пруссии с правом прямой или совместной передачи этой вотчины по наследству. Фактически, маркграф нагло украл у Господа целую армию, уничтожил многовековой Орден крестоносцев, просто-напросто присвоив его себе! Сейчас никто не мог поручиться за то, что новый магистр Ливонского Ордена не поступит точно так же — или сами рыцари, воодушевленные чьим-либо поступком или раздраженные новыми переменами, не начнут присягать датским, шведским или польским монархам.

— Судьба Ливонии висит на волоске, братья, — озвучил горькую истину дерптский епископ, — и если Господь не явит чудо, в ближайшие годы она перестанет существовать. Ересь отравляет души здешних рыцарей, рабов и горожан. Они отказываются платить церковную десятину, жгут католические храмы и хуже того — православные церкви, из-за чего печерский келарь вспомнил про невыплаченные за последние пятьдесят лет подати и требует их немедленно…

Тут хозяин замка спохватился, что сгоряча наговорил лишнего, оборвал свою речь и припал к кубку с вином.

— Однако в ваших землях сохраняется порядок, мой дорогой друг, — успокаивающе кивнул, сверкнув гладкой, блестящей лысиной прелат. — Никаких погромов, изгнания священников и обращения в еретическую веру за все годы вашего епископства не случалось ни разу.

— Близость русских земель и епископское войско в полтысячи мечей успокаивающе действует на самые невежественные умы, — отказался от комплимента хозяин замка. — Псковские язычники только и ждут повода, чтобы опять напасть на здешние хутора.

— Псковские и новгородские земли поразил мор, — с такой уверенностью сообщил нунций, словно только что приехал именно оттуда. — Сейчас они не способны к сопротивлению.

— Вы так говорите об этом, брат, как будто ожидаете от меня содействия лютеранам, пока у них есть шанс на удачу, — улыбнулся епископ.

— Все как раз наоборот, брат, — без тени смеха покачал головой нунций. — Святой престол ждет от крестоносцев Ливонского Ордена того, что они сдержат свои клятвы, возьмут в руки освященные в храмах мечи и двинутся на восток, освободив от язычества земли до нечестивого Новгорода, куда так стремятся все здешние купцы.