Жребий брошен - Александр Прозоров Страница 6

— Хозяин, ты глянь! — обрадовался кормчий, увидев добычу. — Мед хмельной! Вот те крест, мед!

— Значит, и отметим заодно, — перевел дух Середин. — Все, нет там больше ничего!

— Оружия жалко, — с тоской поглядел на реку Любовод. — Столько серебра за него отдано было.

— Имей совесть, друже. — Олег скинул ремень и начал одеваться. — Чтобы все забрать, новую ладью строить придется. Самое ценное спасли, и то хорошо. И за то Сварогу поклон глубокий.

— Выпить надобно за него, хозяин. За милость Сварога, да за сотоварища твоего… — предложил Ксандр, видимо, забыв на время, что является христианином. — Теперича не с пустыми руками вернемся. Прибытка большого не получим, но и разор стороной минует. А, хозяин?

Купец осмотрел зеркала, расставленные в кустарнике под сохнущими на ветвях тряпицами, решительно махнул рукой:

— Меда не выпить, коли он есть, грех будет. Открывай!

Кормчий довольно хмыкнул, поставил бочонок на землю, резким ударом кулака вбил одну из верхних досок внутрь. Наружу немедленно полезла пена. Молодец, не давая драгоценной влаге стекать на песок, вскинул емкость и принялся пить большими глотками. Оторвался он от бочонка лишь минуты через три — Олег как раз успел вернуть на ремень саблю, сумку, ложку и опоясаться.

— Эх, хорош медок. Никак, стояночный? [1]

— Вареный с собой не больно-то повозишь. — Купец забрал у него бочонок, громко забулькал хмельным напитком. Спустя минуту, довольно крякнув, передал угощение подошедшему ведуну.

— Ну, за успешное окончание моих купаний, — произнес немудреный тост Середин и тоже прильнул к емкости. Правда, живот у Олега оказался не столь объемистым, сколь у бывалых путешественников, и уже через десяток глотков он вернул мед Александру.

— Теперича лишь бы до дому доплыть без напастей, — в свою очередь провозгласил кормчий. — А там как-нибудь поднимемся.

Он отпил — на этот раз уже не так много, — передал бочонок хозяину, размашисто перекрестился, вытянул нательный крестик и с искренней благодарностью поцеловал:

— Милостив Господь, велики деяния его.

— Токмо не бог твой распятый греческий нас из нищеты вытянул, — не удержавшись, напомнил Любовод, — а колдун русский, друг мой.

— Без божьей воли волос с головы человеческой не упадет, — парировал Ксандр.

Купец ответить не смог: снежно-белая пена сползала у него с бороды, а кадык прыгал вверх-вниз, пропуская в зажатое широким поясом брюхо драгоценную жидкость.

— Коли все по его воле, — вступился за исконных богов Середин, — стало быть, и зло тоже с его ведома и желания творится.

— Веру он испытывает человеческую, совесть и помыслы, — степенно пояснил кормчий. — Коли пред искусами устоял, то и дорога тебе в царствие небесное открылась. А коли нет — то в аду гореть станешь. Ради земного греха будешь вечностью расплачиваться.

И опять заявленный постулат оказался без ответа, поскольку мед перешел к ведуну, а реальное угощение показалось Середину куда большей ценностью, нежели никчемные схоластические споры.

Затрещали кусты, к костру выбрался Будута, вывалил собранные грибы, свернул к мужчинам:

— Я вот… На обед, мыслю, хватит…

— Ладно, глотни маленько, — разрешил ему ведун, и холоп с готовностью ухватился за бочонок.

— О, опять ветки трещат, — утирая усы, рассмеялся Любовод. — Видать, невольница твоя торопится. И как учуять все исхитрились, что тут хмелем пахнуло?

— Господин! — придерживая в руке кулек из лопуха, выскочила на песок Урсула. — Господин, там кони ржут!

— Где? — сразу посерьезнел купец. — Много? Далеко? А ну, братки, давайте быстро товар собирать. Опосля полотно просушим…

И, первым бросившись к зеркалам, стал снимать с веток тряпицы, заворачивать в них добычу и укладывать в сундуки. Ксандр поспешил следом.

— Може, тракт тут какой недалече? — помялся Будута. — Може, едет кто просто?

— Ты тут хоть одну дорогу или тропу видел, пока мы плот вязали али от медного чудища бегали? — оглянулся на него Любовод. — Товар собирай, давай, не стой! Може, уйти успеем, пока не заметили…

Девушка сунула кулек с малиной Олегу, тоже побежала на помощь.

— Костер залить надо… — предложил было Середин. — Дым ведь идет.

— Нет!!! — испугался купец. — От воды такой дымина поднимется, слепой углядит! А так, защити нас Макошь, может, и обойдется.

Ладно…

Ведун набил полный рот ягод, наскоро прожевал, проглотил, снова набил. После третьего захода малина закончилась — Олег отбросил лопух и тоже пошел заворачивать покрытые серебряной амальгамой медные листы, аккуратно раскладывая их в сундуки — один из-под рухляди, другой из-под грамот с тем, что в будущем станут называть лоциями. Сундук с плотницким инструментом оставили нетронутым. Мужчины еще помнили, как строили плот почти голыми руками — с помощью только мечей и ножей. Второй раз, случись какая неприятность, никому так же надрываться не хотелось.

На все хлопоты ушло всего минут десять. К тому времени, когда кустарник начал с жалобным хрустом ложиться под копыта коней, весь товар был уже запрятан в надежные сундуки с окованными железом углами и прочными замками на крышках.

Воинов оказалось девять — обычный боевой дозор. Если, конечно, забыть, что никаких войн в здешних землях, как уверяли местные жители, отродясь не велось, да и дорог или даже тропинок для конных или пеших путников окрест за минувшие десять дней замечено не было. Девять бойцов. Бездоспешных — одетых всего лишь в толстые куртки из сыромятной бычьей кожи поверх полотняных рубах, да и то расстегнутые на боках, чтобы летняя жара не слишком парила, с копьями на коротких ратовищах, лишь на полторы сажени над головами всадников выглядывающих. Ребята явно не сталкивались с реальным сопротивлением минимум несколько лет и не слышали про военное дело никогда в жизни.

— Это кто же вы такие, и почто в каимских землях бродите? — строго спросил один из дозорных, поглядывая с высоты седла на костер среди кустарника, на вытоптанный берег и составленные бок о бок сундуки.

Пока Олег соображал, удастся выдать себя за местных или не удастся — как глаза ни отводи и зубы ни заговаривай, все едино ни про селения, ни про обычаи местные они почти ничего не знают, — Любовод выступил вперед и низко поклонился:

— Торговыми людьми мы будем, мил человек. Плыли сюда с добрым товаром, да злые духи лишили кормчего разума, отвернул он со стремнины речной к берегу каменистому, да на камни струг мой славный посадил. Потонул и товар, и люди мои. Осталась лишь толика малая.