Куявия - Юрий Никитин Страница 6

– Сядь, – предложил Апоница мягко, – переведидух. День был трудным и… тяжелым.

Иггельд вскричал, слезы брызнули из глаз:

– Что, это все? Все?

– Все, – подтвердил Апоница.

– Так быстро?

– На этот раз… да.

Он заплакал громче, плечи затряслись, рыдания распиралигрудь и становились комом в горле.

– Но разве так можно? Так просто?

– Это жизнь, – сказал Апоница.

– Я не отдам!.. Я не отдам его убивать!

Апоница с сочувствием привлек его к себе на грудь, широкаяшершавая ладонь с твердыми мозолями с неловкостью прошлась по спине, по плечам,пригладила волосы.

– Я понимаю, – сказал он тихо. – Думаешь, я слегким сердцем отдаю на смерть? А чего же я тогда в такие вот дни напиваюсь…трое суток меня корчит! А за все эти годы должен бы привыкнуть, как думаешь?

Иггельд оторопел, даже слезы высохли. Неверящими глазамисмотрел на главного смотрителя. Да, все знали, и он знал про запои лучшегознатока драконов, но как-то не приходило в голову связать их с отбраковкоймолодняка.

– Как же вам тогда плохо, – вырвалось у него.

– Очень, – признался Апоница. – Но чтоделать? Ты можешь предложить другой выход?

Иггельд дернулся.

– Нет, не могу!.. Но и отдать Черныша на смерть немогу. Это же мой… Я его с рук кормил! Он мой палец сосет, когда спит. Он такойтеплый, такой ласковый… Он все понимает!

– Он слабый, – обронил Апоница грустно.

– Он не слабый!

– Слабее других, – уточнил Апоница.

– Ну и что?

– Для дракона, малыш, это самое главное – не бытьслабым. И так намного слабее людей… в сравнении, конечно. У человека почти всерождаются нормальными, уроды – редко. У драконов почти все уроды, ты самвидел безглазых, безлапых, двух– и трехголовых… Другие вроде бы с видунормальные, но не смогут давать племя, у кого-то не отрастут крылья, иныепомрут от неведомых болезней… Это все наказание, как говорят маги, за грехподражания Творцу. А по-моему, никакое это не наказание, а просто неумениесотворить живое Одно дело Творец, другое – эти критиканы, что решилиутереть нос старику и показать, как надо. Так что, если хотим спасти драконов,должны заранее отбраковывать всех, кто помешает полноценным. Иггельд, мы моглибы прокормить вдвое больше драконов. Даже втрое!.. Но отбираем только самыхздоровых. И то, сам видишь, сколько больного потомства от этих самых здоровых.

Он говорил тихо, с болью, потрясенный Иггельд наконец смутноощутил ту огромную тяжесть, которую несет на себе смотритель, но тут же душаиспуганно запахнулась, он вскрикнул:

– Я ничего не хочу понимать! Я не хочу, чтобы мойЧернышик умер! Не хочу, чтобы его… убили.

Апоница привлек его к себе, широкая заскорузлая ладоньгладила по голове, а Иггельд, уже не сдерживаясь, рыдал навзрыд Плечивздрагивали, весь трясся, слезы выходили трудно, уже не светлые детские, агорькие мужские, слезы жгучей потери.

Апоница сказал мягко:

– Пойди погуляй. Если хочешь, отдохни день-другой.Работал тяжко, за троих взрослых мужчин. Заслужил отдых А потом, когданаберешься сил, приходи.

Иггельд спросил горько:

– А Черныша за это время убьют?

– Не Черныша, – объяснил Апоница, онпоморщился. – Я всегда против того, чтобы давать имена детенышам. Потомони как будто уже .. ну, почти люди. Даже больше, чем люди. Родственники! НеЧерныша убьют, а среди детенышей выберут самого сильного, понял? И отважного.Так это называется. Называется правильно.

Иггельд покачал головой.

– Черныша… Черныша убьют…

Апоница помрачнел, сказал зло:

– С сегодняшнего дня всякого, кто даст имена детенышамдо последней выбраковки, – выгоню! И назад не приму. Путь Куявии –уменьшать страдания человеческие.

* * *

Закат на редкость долгий, а облака громадились в несколькоэтажей, снежно-белые вверху и раскаленно-красные снизу, даже видно, как пылаетднище, рассыпаясь на пурпурные угли. Ночь не приходила и не приходила, онизмаялся, истомился, наконец пурпур на небе сменился багровостью, а та уступилатемной синеве, на смену которой наконец-то пришла звездная чернота горной ночи.

Он прокрался из дома, дядя уже заснул, как и его жена сдетьми, воздух снаружи показался даже теплым, хотя на самом деле не успелостыть после теплого июньского дня. На улице тихо, от корчмы доносятся шум,песни и треск табуреток.

У котлована горят два смоляных факела, а над местом, гдераньше спускали лестницу, а теперь – корзину, настоящий фонарь с двойнымистенками из бычьего пузыря. Корзины нет, он пометался вдоль котлована, пока ненаткнулся на запертый сарай. Замок огромный, а ключ, как он помнит, только уАпоницы.

Сердце застыло, похоже, Апоница что-то чует, никогда раньшене запирал корзину. Никто в здравом уме не полезет ночью в котлован к драконихес ее выводком, а если и полезет, то таких не жаль, среди людей тоже нужначистка от больных, слабых и дураков.

Он уже отчаялся, когда вспомнил о мастерской Якуна, у тоговсегда на стенах мотки веревки. Волосы встали дыбом от одной только мысли, чтоукрадет, нарушит, по всему телу пробежала волна страха. Поколебался, однаконоги уже несли к мастерской, дрожащие пальцы тихохонько взялись за двернуюручку.

Отворилось без скрипа, через окошко падал слабый лунный луч,но и без него Иггельд отыскал бы веревки, их здесь множество: толстых, тонких,гладких, как будто смазанных жиром, и мохнатых, будто со вставшей дыбомшерстью.

Вскоре, закрепив веревку за столб у заборчика, спускался потемной стене в еще большую темноту. Сильный запах могучих зверей достиг ноздрейвнезапно, Иггельд успел удивиться, почему же раньше не обращал внимания, потомподумал, что днем и так много впечатлении, а сейчас в полнейшей темноте толькои надежда на запахи…

Ступни наконец коснулись твердого. Иггельд постоял,прислушиваясь, но лунный свет не доставал до дна котлована, тот казалсяперерезанным наискось пополам: верхняя часть залита слабым призрачным светом,извиваются струйками воздушные потоки, поднимаются, а здесь придется идти наощупь…

Впереди послышался грозный всхрап. Иггельд остановился,прошептал:

– Это я, Иггельд!.. Не раздави меня нечаянно.

Дальше продвигался, стараясь не поднимать ноги высоко, чтобыне опустить на спину или голову нечаянно отползшего дракончика. Запахстановился сильнее, в лицо пахнуло жарким и влажным теплом, он догадался, чтостоит перед пастью драконихи. В темноте вспыхнули, казалось, два светильника,желтые, приглушенные, Иггельд застыл: никогда раньше не видел, что у драконихиглаза светятся.