Научи меня желать - Катерина Снежинская Страница 60

– Отлично! – восхитилась магик, с энтузиазмом всплеснув руками. – Я правильно понимаю, ты считаешь, что с этими высокими ублюдками… Ой, простите! Уточним формулировку. С этими высокими и несомненно благородными законнорожденными ей будет лучше? Где-нибудь у Левого под задницей, замужем за уродом голубых кровей, без медяка, но, главное, и без тебя?

– Что ты хочешь услышать? – хмуро буркнул маркграф.

– Да не услышать, я увидеть хочу! – вызверилась Эрна. – Желаю, знаешь, перестать любоваться, как ты себя с навозом смешиваешь. Главное же, непонятно за что! Ладно, это твои проблемы, я не нянька тебе сопли подтирать. Захочешь исповедаться, завалимся как-нибудь в кабак. Ты просто скажи, когда закончится вот это вот: чем мне дерьмовее, тем лучше?

– Твоя прямая, как древко логика до меня не доходит, – криво усмехнулся Редиш, помотав головой. – Сначала сама делаешь…

– Что я делаю? Ну что?

– Да знаю, Леора прекрасно слышала нашу душещипательную беседу. Которую мы вот тут вели, – маркграф ткнул пальцем в земляной пол под собой. – Я-то хотел, чтобы до неё окончательно дошло. А тебе всё это зачем? Зачем было и зачем сейчас?

– Ах, ну да! – Магичка с досадой шлёпнула себя по бедру. – «Я ей ничего не могу дать! Я урод, поэтому буду страдать молча!» Знаешь, дорогой, сказку про красавицу и чудовище уже давненько придумали. Только вот не про тебя история, не льсти себе. Ты не тянешь на монстра, она на нежную деву, а ваша лябоффь, – метресса изобразила пальцами кавычки, – на хрупкую розу. Будь проще и жизни наладится, точно говорю!

– Эрна, – устало одёрнул Редиш.

– Ну что «Эрна»? Думаешь, я твоих высоких чувств не понимаю? Всё понимаю прекрасно!

– Думаешь? – опять усмехнулся маркграф, выуживая из золы сломанную ветку, тщательно отряхивая её, словно невесть какую ценность.

– Уверена. Малышка здорово напоминает меня в её возрасте.

– А теперь ты себе льстишь.

– Хочешь сказать, не похожа? – фыркнула Эрна.

– Похожа, – медленно, будто на самом деле над ответом раздумывая, отозвался генерал. – Немного. Но ты такой никогда не была.

– Ну конечно! – съязвила метресса, скривив жутковатую физиономию. – Она добрее, честнее, чище, благороднее. Что ещё? Точно! Она никогда не предаст!

Редиш поднял голову, молча глядя на магика. Глаза у него ничего не выражали, впрочем, как всегда. Кто сказал, что они зеркало души? Или это маркграфу зеркало при рождении дать забыли? Или у него души никогда не было?

Эрна не выдержала, опустила взгляд, рассматривая собственные руки. Тоже как всегда. Не могла она. Просто не могла.

– Что ты на меня смотришь? – выговорила, понизив голос. – Я устала оправдываться. Сколько лет я только и делаю, что оправдываюсь? Ничего нового ты не услышишь! Я была девчонкой. Я стала героиней! Меня сам император… Ты же помнишь. Только что руки не целовали: «Госпожа магик, госпожа магик!». Спасительница. Любая от такого свихнётся! Любая!

– Эрна, ты не перед тем оправдываешься. По крайней мере, мне твои объяснения ни к чему, – ещё тише сказал Редиш.

– Ты тоже всё понимаешь? – коротко хохотнула метресса, задрав голову, рассматривая стропильные балки под хилой крышей. Не давая слезам пролиться. – Да, мне казалось, что всё впереди, а тут…

– Я, – спокойно кивнул маркграф.

– Не ты, а свадьба. Как точка, что ли. Всё, впереди лишь стена. Будто на меня поводок нацепить пытаются. И клянусь, с тем придурком мы только раз и переспали.

– Второй я помешал, помню.

– Ну сколько можно, Редишь? – шёпотом крикнула магичка.

– Это ты начала, не я, – мягко, странно мягко напомнил генерал.

– Но ты помнишь!

– Нет.

– Хорошо, не помнишь. Только вот и не прощаешь. Не умеешь ты прощать, Чёрный маркграф, – фыркнула метресса.

И всхлипнула. Как не задирай голову, а слёзы – едкие и очень горячие, на самом деле жгущие – давили на глаза так, что им тесно становилось, вытекали против воли. Ползли улитками по щекам, разъедая губы солью.

– Эрна, – не то одёрнул, не то позвал Редишь.

Встать и подойти? А зачем? Подползти проще, быстрее и удобнее, тем более она знала, что сделает он. Это так обычно. Это так знакомо. Это столько раз было – отработано, отрепетировано, получается само собой. Маркграф привычно обнял, подсадил к себе на колени, метресса так же привычно пристроила щёку ему на плечо, ткнулась носом в смуглую шею.

Хорошо, когда есть собственное место. В углу, под надписью «Старый друг».

А гордость? Да кому она нужна? Или нужна? Что важнее, самолюбие или вся оставшаяся жизнь, сколько бы её там Отец не намерил?

– Редиш?

– Да?

– А, может… Я же уже не девчонка. И на ошибках учиться умею, честно. Может, можно ещё… Хотя бы попробовать, чем Левый не шутит, а?

Он не молчал, покачивая, будто ребёнка баюкая, намурлыкивал что-то без слов, которые всё равно слышались: незнакомые, гортанные, резковатые, но всё равно успокаивающие, как колыбельная. Впрочем, это, скорее всего, и есть колыбельная.

– Редиш?

– Да?

– Ты не умеешь прощать, вот в чём проблема.

– Всё верно, Эрна, не умею.

Его бессловный напев слышался сразу с двух сторон: над ухом – сверху, и под ухом – из груди, оттого казалось, что он урчал огромным котом, только урчание это гармонично-мелодичное, эдакая кошачья колыбельная.

– Редиш?

Ну и ладно. В принципе, всё давно уже сказано, а нового никто не придумает. Слёзы же… Да пусть текут. Прижиганиями раны лечат.

[1] Телекинетика (здесь) – от «далеко» + «движение», «энергия» – воздействие на расстояние.

Зря Леора местным погодам удивлялась. Девчонка, которую ей в горничные определили, уверяла, будто такой жары и суши даже её дед не видывал, а тому, между прочим, уже зим девяносто точно стукнуло, а, может, и все девяносто пять – он и сам не помнил. Приходилось верить, потому что служанка из Джул вышла никакая, она и собственные-то руки мыла исключительно по праздникам, тогда же и волосы расчёсывала. Зато была знакома, кажется, со всеми в Черногорье, помнила, кто кем кому приходится и знала такое количество сказок, баек и сплетен, что любая светская дама обзавидовалась бы.

А жили местные крестьяне весело, с огоньком, страсти кипели не хуже, чем в романах: с украденными невестами, подброшенными детьми, убийствами из ревности, клятвами родовой мести и братанием на свежих могилах.

Только вот они именно жили – в прошедшем времени. А теперь перестали.

Кто сказал, что самое голодное время – это весна? Наверное, тот, кто не бывал засушливым летом в Чёрном предгорье. Овощи на скудных огородах сгорали, не успев созреть, а поливать их было нечем, потому как вода из колодцев «ушла» – её, затхлой и грязной, хватало только на то, чтобы напиться самим и напоить скотину. Которая тоже едва ноги волочила, отказываясь жевать сухую – хуже всякой соломы – траву. Ягод не было, грибов ждать не приходилось. Рыбацкие лодки возвращались пустыми,рыба из чересчур прогретой воды тоже «ушла». Чего хватало даже с избытком, так это мух.