Заступник. Твари третьего круга - Арина Свобода Страница 60

Следить за ним нужно было лучше! А он даже часа не выкроил, чтобы повидаться с братом. Ограничился телефонными звонками. Понадеялся на Кесселя с его излучателем. А теперь ни того, ни другого.

Вряд ли им нужен выкуп. Скорее всего, это дело рук «Живых». Значит, в руках старика все козыри: и Ники, и излучатель. А разобравшись с устройством излучателя, старик одним махом разделается с мальчишкой и, тем более, с Кесселем. Зачем ему лишние свидетели? Если Романо об этом узнает, «дружбе» конец. Медлить нельзя! Кто первым ударит, тот и выиграет в этой драке.

Лязгнул засов. Петли взвыли, как души грешников перед лицом Вечного отца.

Элин шагнул в темноту камеры. Невольно задержал дыхание – воняло здесь нестерпимо: испражнениями, плесенью, тухлой едой и чем-то еще, трудноопределимым. Может быть, отчаянием.

Человек, съежившийся на полу у стены, зажмурился от красноватого света, ворвавшегося в карцер из коридора.

– Здравствуйте, Кессель, – светски произнес Элин, будто они встретились на улице – хорошие знакомые, но отнюдь не близкие друзья.

– Простите… – тощая фигура неуверенно поднялась. – Кто вы? По какому праву меня… – голос сорвался, и ученый сделал шаг вперед. – Что происходит? Это ваши люди ворвались в лабораторию? Вы ответите за это! Повреждено ценнейшее оборудование…

Элин, не слушая, рассматривал ученого. Так мог бы глядеть прохожий на заходящуюся в лае шавку – пнуть или просто гаркнуть? Один рукав белого халата был полуоторван и печально – на ниточке – болтался карман, похожий на ухо спаниеля. Били его, что ли? Кретины! Надо было посылать Грая, он-то умеет разговаривать с людьми, а не только кулаками орудовать! Да только как его послать? Кто знает, что за дела у него с этим головастиком? Никому нельзя верить, никому…

Кессель замолчал, словно захлебнулся.

– Ты в курсе, кто оплачивал твои исследования? – тяжело спросил Элин.

Глаза ученого метнулись вбок. Он тяжело дышал, как после бега, и теребил левой рукой несчастный оторванный карман.

– Знаешь, – констатировал Элин. – И тем не менее стакнулся за моей спиной с этим деревенским отродьем?! Что он пообещал тебе? Деньги? Власть? Славу? Чего тебе не хватало?

Эрран попытался гордо вскинуть голову, но, наткнувшись на взгляд Элина, быстро уперся глазами в пол.

«Боится, – с удовольствием подумал Элин. – Впрочем, надо было с самого начала объяснить ученому придурку, кто заказывает музыку. Тогда бы он трижды подумал, прежде чем переметнуться к Арсону».

– Вы не поймете, – голос прозвучал почти неслышно.

– Что? Ты о чем?

Кессель поднял лицо и заговорил – убежденно, истово, как проповедник:

– При чем здесь деньги? Вы знаете одно-единственное мерило ценности – деньги. Но наша работа, она… Это для людей, понимаете? Для человечества! Сбросить ярмо снов-наказаний, отогнать тень Темного Города, отравляющую нашу жизнь, – вот к чему мы должны стремиться! И не важно, кто платит, важен результат…

– Неважно?! Это для тебя не важно! Для человечества… – передразнил он ученого. – Ты что, серьезно полагаешь, что Арсон стал бы использовать прибор во благо?

Он взмахом руки остановил раскрывшего рот Эррана и повернулся, чтобы уйти. Здесь нечего делать. Пусть яйцеголовый посидит в одиночестве, подумает о смене ценностей… Может, одумается через пару дней и снова начнет трудиться «на благо человечества» под его, Элина, пристальным контролем. А нет – и не надо. В топку его! Кессель оказался хорошим наставником. Отличную смену себе подготовил.

– Подождите! – отчаянный вскрик ударил Элина в спину.

Он полуобернулся и молча взглянул на ученого.

– Вы не сможете… Никто, кроме меня, не сможет работать с онейрографом! Необходима тонкая настройка… учет индивидуальных параметров… Иначе вместо спасения можно навсегда отправить человека в Темный.

Элин насмешливо скривил губы:

– Ты слишком высокого мнения о себе, умник. И слишком низкого обо мне. Тайла Игрет – знаешь такую?

У Кесселя задергалась щека. Элин усмехнулся.

– Конечно знаешь. И довольно близко, верно? Умная, послушная девочка. Она работает на меня, Кессель. Твоя правая рука, не так ли? Она умеет обращаться с прибором?

Эрран молчал. Элин еще несколько секунд сверлил его взглядом, потом удовлетворенно кивнул и вышел. Завизжали петли, громыхнул засов. Тощая фигура в белом халате осталась стоять посреди камеры.

* * *

Тугие оранжевые шары апельсинов на смятом больничном пододеяльнике. Встрепанные солнца подсолнухов на обшарпанной тумбочке. И странная птица на голой ветке за окном, похожая одновременно на ворону и на попугая.

Грай, не отводя взгляда от картины, легонько поцеловал Ланку в шею, туда, где заканчивались короткие завитки жестких непослушных волос.

– Нравится? – не оборачиваясь, спросила она.

– М-м-м… Угу. А как называется?

– Беда, – коротко отозвалась Ланка.

– Хм… – Грай скептически поднял бровь. – А, по-моему, ничего такого…

И тут он увидел.

Изломанные, угловатые тени под скучной казенной кроватью – силуэты домов. Серые пятна плесени на сердцевинах подсолнухов. Едва заметные вмятины на упругой апельсиновой шкурке. И красный отсвет, тлеющий в глубине птичьего глаза.

Грай почувствовал, что стоит босиком на холодном полу. И почему-то вспомнил вчерашнюю поездку за город…

Это была ее идея: «Сколько можно валяться в постели?» Грай удивился – а что еще надо? Последние несколько дней слились для него в одну долгую счастливую ленту. Нежное хрустальное утро перерастало в яркий, до последней секунды наполненный радостью день, потом быстро сгущались сумерки, и наступала не по-зимнему горячая ночь. Нежные слова сменяли долгие разговоры обо всем, которые перетекали в сбивчивый страстный шепот. Казалось, за эти несколько дней он смог пересказать ей целую жизнь. Она теперь знала его всего, наизусть. И он знал ее и любил. Целиком. Полностью. Шрамы на руках, и жесткие завитки на шее, и веснушки, прыгавшие на носу, когда она улыбалась, и родинку на спине. Они вылезали из постели только для того, чтобы наскоро перекусить. И, ожидая пока закипит чайник, поминутно обнимались, словно пытались наверстать все шесть лет, пропущенные с их первой встречи. Грай притягивал ее к себе, брал на руки и нес к кровати, целуя теплую кожу в ложбинке чуть ниже шеи. Воздух раскалялся до предела. Они тонули в поцелуях и нежных словах, не замечая, как бежит время…

Ему совсем не хотелось тащиться в какой-то там парк, чтобы посмотреть на деревья «времен Первоматери».

Но Ланка настаивала, и он уступил.

Странности начались уже на окраине города. Было что-то пугающее в отсутствии детей на площадках – в середине выходного дня! – во множестве слепых окон, отражающих низкое зимнее солнце… На веревках сушилось бельё, и оно тоже было неправильным. Будто его повесили месяц назад, да так и забыли.