Свет в ладонях - Юлия Остапенко Страница 61

– Почему вы её отпускаете? – спросил кто-то из сообщников барона у Женевьев за спиной, и тот пожал плечами.

– Потому, что в этой сваре она не принадлежит ни одной из сторон. Вы, сударыня, не поддались Монлегюру, иначе не сидели бы здесь. А кто я такой, чтобы пользоваться наследницей шармийских королей как разменной монетой? Если Богу будет угодно, он укажет ваш путь и ваше место – будь оно на троне, на задворках истории или на дне пролива. Покамест всем нам удобно то, что у Малого Совета нет законного короля. Из этого мы исходили, пусть всё так и остаётся.

– Спасибо, – горячо сказал Джонатан. – Правда, спасибо, дед. Я понимаю…

– Ох, да заткнись ты уже, бестолочь, – поморщился барон. – Поедемте-ка отсюда, нам понадобится время, чтоб связаться с нашими друзьями с побережья. А вам не помешает выспаться и отдохнуть с дороги. Особенно дамам.

Как поступили бы эти добрые люди, узнай они, что рядом с принцессой сидят дочь Стюарта Монлегюра и тот, кого прочат в истинные наследники шармийской короны? Женевьев видала от этих двоих слишком много хорошего, чтобы проверять сейчас подобное предположение. И, как знать, быть может, доброта старого барона стала ответом на её собственное решение. От этой мысли ей стало светло и хорошо, а значит, в ней была толика правды.

– Можно один вопрос? – спросила Женевьев, когда все стали подниматься из-за стола. Она глядела при этом на Гая, и он понял, что вопрос обращён к нему.

– Да? – любезно ответил тот.

– Господин ле-Брейдис назвал вас Жильбером. Это же… не совпадение?

Вы тот самый Гай Жильбер, хотела спросить она, тот самый, чьи книги о новейшей монархии и о будущем конституционных реформ я до дыр зачитала, живя в изгнании? Тот самый Жильбер, на чьи изречения ссылается великолепный ле-Гий в своём блистательном «Будущем индустриальной монархии»? Тот самый Жильбер, каждое слово которого я отпечатала в своём сердце крепче, чем образ моего далёкого, почти неведомого отца?

Но всё это было слишком пышно и слишком многословно для принцессы Женевьев. Потому она свела все эти вопросы к одной-единственной фразе, в ответ на которую Гай Жильбер удовлетворённо улыбнулся и раскланялся.

Женевьев всплеснула руками.

– И вы докатились до грабежа поездов!

– Что поделать, – посетовал тот, обходя стол и галантно предлагая ей локоть. – Издатели в наше время платить отказываются наотрез, и всё якобы оттого, что власти обрели дурную привычку сжигать мои книги на площадях. А вы читали мои труды, как я понимаю? Кое-какие из высказанных вами идей я словно сам вложил в ваши прелестные уста. В поместье, куда мы сейчас отправимся, сохранилось несколько экземпляров «Преддверия революции». Могу презентовать вам автограф…

Один из наиболее незыблемых и неоспоримых законов бытия, установившийся одновременно с сотворением мира, гласит: стоит где-либо распуститься цветку изобилия, как тотчас найдётся трудолюбивая пчела, которая примется собирать нектар, и подлая гусеница, которая присосётся к нежным листочкам. Говоря проще, без поэтических метафор, ни одно хлебное дело не обходится без охочих на нём нажиться. Можно сетовать на это, можно возмущаться, можно писать петиции в Народное Собрание и Малый Совет, можно даже пойти служить в гарнизон Френте и посвятить жизнь отлову и наказанию дерзких кровопийц, стремящихся урвать кусочек того, что им отродясь не принадлежало. Всё это можно вполне; а ещё можно приобщиться к празднику жизни, устроенному благосклонными небесами как раз на твоём побережье, между твоими скалистыми холмами, которые ты ребёнком излазил вдоль и поперёк и в которых знаешь каждую трещинку, каждую расселину, каждый укромный закуток, где можно припрятать дюжину бочонков с люксием. А раздобыть эти бочонки – проще простого, ведь лишь узкий пролив отделяет твою родную деревеньку от знаменитого острова Навья, где почти столетие назад открылся источник волшебной субстанции. Вера в высшие силы нынче не в моде, но чем же иначе, как не божьим промыслом, объяснить такое удачное стечение обстоятельств? И было бы непростительных грехом против воли этих самых высших сил подобной удачей не воспользоваться.

Так, или примерно так, рассуждал Арчи Богарт, знаменитый на весь Френте ловкач, удалец и игрок в триктрак, в свободное от развлечений время заправлявший френтийской контрабандной сетью. Все, кто знал Арчи, удивлялись его поразительному умению бывать сразу в трёх местах и делать одновременно не меньше десятка дел, из которых большая часть была откровенно незаконной, а оставшаяся – весьма сомнительной. По непроверенным слухам, в ведомстве Арчи находилось около двадцати тайных складов, рассыпанных по береговой линии и укрытых так ловко, что ни бесчисленные облавы, ни регулярное прочёсывание местности не давали никаких результатов. Говаривали, это оттого, что Арчи очень тщательно отбирал людей, а те, в свою очередь, умели держать язык за зубами. Под его началом служило то ли пятьдесят, то ли семьдесят отчаянных авантюристов, посвятивших свои недолгие, но полные увлекательных приключений жизни промыслу со звучным именем «контрабанда». Главным объектом их интереса был, разумеется, люксий, но Арчи не брезговал также и импортными товарами, такими как гальтамское вино, минойский перец или лензийская дурманящая трава. У Арчи было лишь два требования к товару, который он соглашался перевезти и надёжно укрыть на своём берегу: это должен был быть товар наивысшей пробы, и общий вес его не мог превышать четыреста фунтов. Последнее требование отчасти выдавало его стратегию: не зарясь, в отличие от менее удачливых коллег-конкурентов, на крупные партии, Арчи пользовался в своём промысле маленькими юркими шлюпками, которые легко было замаскировать под рыболовные судёнышки. Разумеется, у каждого «рыбака» на таких суденышках была лицензия, позволяющая ему заниматься рыбной ловлей в государственных водах, и полный набор снастей и наживок, а также отлично подвешенный язык. Эта простая стратегия делала маленькую армию Арчи практически непобедимой, и вот уже без малого десять лет эта скромная крепость с честью выдерживала изнуряющие осады и жестокие штурмы, устраиваемые местными властями. Властям это, разумеется, не нравилось: сколь ни мала была дырочка, прогрызенная в нежном листке люксиевых перевозок гусеницей-Арчи, однако живительные соки торговли утекали через эту дырочку весьма энергично, обирая государственную казну на десятки тысяч реалов в год.

Всё это Клайв Ортега мог бы поведать своим спутникам, поскольку в бытность свою капралом во френтийском гарнизоне немало слышал об Арчи Богарте и вместе с капитаном стачивал зубы в крошку, скрежеща ими от бессильной ярости в тщетных попытках поймать наглеца. Да, Клайв много чего мог бы поведать, но не поведал, потому что жизнь его, предпочтения и занимаемый им лагерь менялись в последнее время столь стремительно, что Клайв никак не успевал приспособиться. То он честный солдат на королевской службе, то – ренегат, укрывающий беглецов, то вдруг наследный принц, а потом уже и сам беглец, соучастник революционного заговора и единственный живой свидетель узурпационных планов Малого Совета. Тут, согласитесь, и голове закружиться недолго. Оттого Клайв не очень удивился, оказавшись лицом к лицу с Арчи Богартом, тем самым Арчи Богартом, которого в своё время мечтал изловить, с честью послужив родине, закону и капитану гарнизона.