Клинки Порубежья. Книга 1. Окаянный груз - Владислав Русанов Страница 61

Последний приказ относился уже к заплечникам, которые бережно приподняли пана Зджислава, отцепили кандалы и опустили его на лавку. Здесь умели причинять боль, но умели и бережно относиться к дающим показания. Таких в застенках принято было называть «соловьями». Как говорится, поет, как соловей. Успевай записывать или запоминать.

– Ну, говори.

– Погоди, Зьмитрок. Сперва дай слово шляхтича и князя, что отпустишь меня живым.

– Даю. Слово князя. Клянусь честью шляхтича, что отпущу тебя, Зджислав Куфар, из тюрьмы и из города невозбранно. На все четыре стороны. Годится? Или письменную грамотку попросишь?

– Годится. Слушай.

– Говори.

– Казну мы передали на сохранение отряду малолужичан из Берестянки. Полтора десятка человек. Командиром у них – пан Войцек Шпара, бывший богорадовский сотник…

– Что? – Мржек не сумел сдержать возгласа, шагнул вперед, сжимая кулаки.

Пан Владзик Переступа тоже побелел, сцепил зубы до хруста, помимо воли поднял плеть.

– Вижу, знакомый ваш, панове?

– Не твое дело, продолжай.

– Не мое так не мое. Значит, так, они должны отвезти телегу с сундуком в Искорост. Там передать купцу Болюсю Голенке. Тот золото должен зарыть и ждать особых распоряжений.

– Ясно. Давно они выехали?

– Да уж дней десять, – чистосердечно ответил пан Зджислав.

Зьмитрок на какое-то время утратил интерес к собеседнику. Вскочил с кресла, развернулся лицом к ротмистру и чародею:

– Ну, панове, слышали?

– Так точно, – отозвался Переступа. – Дорога на Искорост одна. С телегой быстро не поедешь. Двух десятков драгун мне хватит.

– Я тоже еду, – угрюмо проговорил Мржек. – У меня к Меченому свой счет имеется.

Князь кивнул:

– Почему бы и нет? Езжай. Чародей в пути лишним не будет. Эх, если б Юстын не уперся с Контрамацией… – Он снова повернулся к пану Зджиславу. – Думаю, ты не соврал. Мои соглядатаи о чем-то похожем говорили. Но если направление неверно указал, я тебя найду.

«Ага, – подумал Зджислав. – Сейчас. Так я и дал себя найти…»

Растрепанная девка-Смерть погрозила ему пальцем из дальнего угла: «Обманул, касатик. Ничего. Я подожду. Я привыкла ждать».

– Дозволь идти, твоя милость? – Пан Владзик выражал явное нетерпение. Прямо пританцовывать начал.

«Ага! – вспомнил вдруг Зджислав. – Это ведь его тогда Войцек повстречал на левобережье Луги. Это его кончара работа, значит…»

– Иди, – кивнул Зьмитрок.

Чародей с ротмистром поклонились и вышли. Мржек на прощание движением ладони погасил светящийся шар и щелчком пальцев вновь зажег факелы.

Грозинецкий князь медленно поднялся с кресла, задумчиво подергал правый ус.

– Так мне уже идти можно? – едва заметно усмехнулся пан Зджислав. – Княжеское слово…

– Верно, Куфар. Княжеское слово дорогого стоит. – Зьмитрок сделался похожим на изготовившуюся к прыжку рысь. – Жизнь и свободу я тебе пообещал. Но и меня пойми тоже. Сильный союзник Януша мне и королю ни к чему.

Прежде чем пан Зджислав успел сообразить что к чему, новый подскарбий бросил заплечникам:

– Глаза выжечь. Потом выведите за город и отпустите.

Развернулся на каблуках и вышел быстрым шагом.

А вслед ему несся истошный крик пана Зджислава Куфара:

– Я тебя найду, Зьмитрок, сучья морда! Слышишь – найду! Найду-у-у!!!

Не успел грозинецкий князь миновать второй поворот тюремных коридоров, как голос Зджислава захлебнулся и сорвался на бессвязный рев, исторгаемый болью и осознанием собственного бессилия.

* * *

Того же дня ближе к обеду через южные ворота Выгова пронеслась кавалькада. На глазок – два десятка всадников. Буланые, как на подбор, кони грызли удила и натягивали поводья. Видно, застоялись в дворцовых конюшнях. Одежда всадников – расшитые серебряным галуном жупаны, собольи шапки с малиновым верхом и фазаньими перьями – выдавала грозинчан, недавних еще врагов, но в последние дни ставших нежданными союзниками народного короля.

Стражник, замешкавшийся на проходе и не успевший вовремя отодвинуть рогатку, схлопотал плетью поперек спины от кривобокого шляхтича с красивым, но искаженным гримасой вечного недовольства лицом. Выговчанин, всем сердцем поддерживавший дело Золотого Пардуса и проведший немало досуга в толпе на городской площади в дни элекции, хотел было возмутиться, крикнуть обидное слово хоть не в лицо, так в спину обидчику, но тяжелый взгляд замыкающего вереницу всадников человека с ухоженной бородкой надолго пригвоздил его к месту.

На другой день стражник зашел в храм Святого Анджига Страстоприимца и заказал молитву за здоровье короля Юстына, который не пошел на поводу у решительно настроенной шляхты и не спешил отменять Контрамацию.

Солнце сползло за верхушки дубов по небу, исчерканному поперечными багряными мазками. Хозяйка-ночь вымела помелом тьмы последние остатки сумерек из-под древесных стволов и зарослей дикой малины. На высоком своде небес зажглись крупные, яркие, словно умытые росой, звезды.

Вороной переступал тонкими ногами и косил глазом на седока, раздувая ноздри. Пан Войцек огладил коня по выгнутой мускулистой шее. Прошептал ласково:

– Что, Воронок, боязно? Н-не бойся.

Конь всхрапнул и, легко оттолкнувшись, перепрыгнул валежину.

Меченый прислушался к темноте.

Тихо.

Никто не идет следом.

Никого нет впереди.

Жаль. Очень жаль. Он рассчитывал нынче ночью встретить неизвестных преследователей. Застать врасплох и задать хорошую трепку. Еще на коронной службе в Богорадовке пан Войцек не любил становиться добычей и позволять себя выслеживать. Обычно он сам предпочитал идти по следу. Быть охотником куда почетнее. Да и для здоровья полезнее.

После доклада Грая, что, мол, кто-то оставляет метки по ходу следования отряда, прошло уже три дня. Они свернули с прямого пути на Стрыпу, забирая правее, к Хорову. Копыта коней упрямо отмеряли версты.

Идти приходилось по проселочным дорогам и малоезженым тропам, чтоб не ровен час не повстречаться с разъездами верных Юстыну и делу Золотого Пардуса реестровых. Дюжина вооруженных людей, охраняющих груженую телегу, заинтересовала бы даже самого ленивого и недалекого урядника. И тут уж желтые ленточки помогли бы мало. Можно прямо сказать, вовсе не помогли бы. А любая проверка груза была бы равносильна смертному приговору.