Хвак - О'Санчес Страница 61

– Нет, Джога, это все не то, не то… Устал я как-то… Не руками, не ногами, не желудком, не головой… А надобно мне что-то такое… понимаешь… это… ну… свежесть для души чтобы была. А то я ем и ем, пью и пью, ну, с бабами танцую да милуюсь… А разве для одного этого человек живет?

– Гы-гы-ы… А для чего же еще, повелитель!?

– Для радости ума и тела, как я думаю. Для понимания… чего-то такого… важного… Чтобы вдруг узнать и возрадоваться… такой, знаешь… великой радостью, не обыденной… не от того, что сытно подзакусил…

– По-моему, ты опять трезв как стеклышко, повелитель. Не иначе – перекупался.

– А я теперь, считай, каждый день трезвым бываю! И вино перестало забирать, как раньше брало, и прежняя жажда ушла, и смирение снизошло… (Здесь Хвак слегка прилгнул самому себе: совсем недавно еще, прошлой осенью, пьяный до потери сознания от почти ведра крепчайшей настойки, попал он в засаду, устроенную каким-то колдуном-людоедом и, потом, с пьяным упорством, до рассвета гонял того по скалистой чащобе, грозясь в случае поимки оторвать мерзавцу правую руку и левую ногу… «Уж какими только заклятьями он тебя не поливал, повелитель! А между прочим, сильный оказался колдунок! И прыткий! Что, повелитель? Откуда я знаю, почему ты грозился насчет именно левой ноги и правой руки??? Ты же не объяснял! И не поймал.» Хвак кивал горестно, в попытках получше припомнить что-то такое смутное… Да, нализался как горуль, но в последнее время, даже выпивка перестала его радовать…) Томно мне, Джога. Скучать не скучаю, болеть не болею… И не завидую никому, и не вздыхаю ни о ком и ни о чем… Бывает, захочу узнать… чего-то там такое… Ну, узнаю – сам постигну, либо ты подскажешь – а дальше что?.. У нас в деревне иной раз говорили про нищих да паломников: голь перекатная. Вот и я теперь такая перекатная голь! Без смысла, без предназначения… Раньше не понимал, что сие означает, а нынче на себе испытываю. Иного не хочу, а и так – обрыдло. Эх, маята…

– А у вас в деревне, повелитель, было еще одно меткое выражение, позволь напомнить: дурью маешься!

– Было. Маюсь.

Хвак застонал, захныкал без боли, завозился, переворачиваясь на живот, и прямо на карачках побрел на берег – обсыхать и одеваться. Дно каменистое, ровное – ни песчинки, ни камешка к коже не прилипло. А грязь и пот с тела унесло, как и не было… Хоть и говорил Джога, что постоялые дворы да трактиры кругом стоят, любой выбирай, но это, увы, не совсем так: до той же «Сударыни-демона» шагать и шагать, хоть бегом труси – раньше заката не дотянешься! И до остальных окрестных кабаков путь не близок, но хитрый и коварный Джога неплохо изучил вкусы своего повелителя: «Сударыня-демон» – самое приятное и веселое место, которое только можно сыскать вдоль границы Плоских Пригорий… «Ручеек» тоже неплох, даже несколько поближе будет…

– Может, в «Ручеек», Джога?

– Как прикажешь, повелитель. Но вряд ли там сегодня музыка будет…

– Хм… Тогда не годится. Ладно, Джога, будь по-твоему: в «Сударыню» двинемся.

Чтобы добраться до любого постоялого двора, надо было выходить из Плоских Пригорий, в обжитые места, но Хваку все чаще нравилась пустынная, заповедная чистота этих мест и он выбрал место для ужина с ночевкой вовсе не потому, что жаждал плясать и слушать музыку, нет: просто до «Судырыни-демона» почти половину пути можно было шагать по Пригорьям… Люди здесь очень редки, тем более – вне имперских дорог, воздух прямо целебный, надоедливую мелкую нечисть Джога своею аурой отгоняет, а против крупной да настырной – секира всегда под рукой; сапоги прочные, хоть и топтаные, вода в баклажке есть, из недавнего ручья набрана, заклинанием укутана – долго будет холодна… Стрекозка… с синими глазами… Чего это она?..

– Слушай, повелитель…Хвак, а Хвак? Давай свернем, а? Что-то мне не хочется по той лощинке идти. Сам же мне про стрекозку рассказывал? Давай свернем?

– Чего, чего? Джога, да ты в своем ли уме…

– В твоем, повелитель! И мне там тесновато, признаться…

– Цыц. Прямо пойдем. Чтобы я в родных, можно сказать, местах сворачивал… Ишь… всполошились… стрекозки с Джогами…

Тропинка словно под гору пошла – сама путника подгоняет, впору на бег переходить… Стук… Звяк… словно железом по железу… И тропинка уже не тропинка, и дорога, хоть и не имперская, но ровная широкая, двое пеших легко разойдутся. А потом дорога возьми и лопни в небольшую полянку… так уже было однажды… ой-ёй-ёй, зря не свернул… а посреди полянки мужик в кожаном переднике молотом по камню стучит… Угу, сие не камень, а наковальня, и мужик тот – кузнец. А кузнеца того Хвак уже раньше видел, а имя-то у него – Чимборо, бог кузнечного дела и боевых ремесел!

Волосы под шапкой шевельнулись, Хвак молча развернулся и пошел прочь. Но бог Чимборо уже стоит перед ним: в одной руке молот, а другая под передником чего-то там почесывает. Надвигается с недоброй улыбкой, пятиться заставляет, туда, к наковальне…

– Ты скажи мне, добрый молодец, в кого ты такой дурак, если самого бога намерен пешком избегнуть?

А у Хвака и язык к зубам примерз… И вдруг слова сами в ответ выскочили.

– В богов.

Наверное, Джога ему сию дерзость подсказал, нашептал… Эй, Джога… Эй… Нет, Джога-то как раз примолк и в самый крохотный комочек ужался, словно и нет его…

– Дурак, но предерзкий. А скажи-ка мне, тупой голодранец, кто это там у тебя в голове сидит, молчит, мелкой дрожью трусится? Не шут ли мой Джога? Джога! Слышишь меня?

Словно бы тени возникли там и сям, справа и слева – три женщины обступили Хвака, но не то, чтобы вплотную – до каждой по два полных шага… И до Чимборо столько же. Хвак попятился куда-то вбок, пока не нашел спиною хоть какую-то защиту – ага… скалу. Против богов и гранит хлипче тумана, да все-таки… больше, чем ничего… Ах, да, понятно, что они про Джогу знают, ведь это они сами, много лет тому назад, Джогу в голову к нему подселили…

– Не отдавай, о, не отдавай меня, повелитель!.. – Впервые, за все время знакомства, столько ужаса уместилось в Джогиных словах… Вернее, второй раз, а первый – когда он его и себя в реке топил… Нет, пожалуй, сейчас Джога даже еще больше перетрусил, чем тогда…

– Шут! Ты слышал? – Чимборо, опять придвинулся к Хваку, вытянул вперед правую руку, ладонью к небу. – Ко мне.

Хвак, оробевший по самые пятки, все-таки нашел в себе силы и упрямство для несогласия.

– А чего это – к тебе? А, Чимборо, чего пальцы растопырил? Я условия знаю. Без моего согласия он – никуда, понял? А я не соглашусь. Сами подарили – всё теперь. Пока я жив – он мой! Вот так вот.

Чимборо выпучил на Хвака багровые глаза, раскрыл до отказа клыкастый рот и засмеялся, затряс бородищей.

– Сестрицы, каково, ну вы слышали: червяк умеет говорить! Ну не-е-ет, Матушкино благоволение – это одно, а наглость и святотатство – гораздо иное! Ради наведения должного порядка во Вселенной – и гнев ее стерпеть бы можно. В этот раз с тобою цацкаться никто не будет… «Пока он жив» – вот потеха! Джога, иди сюда! Иди, пакостник, несколько лишних мгновений ничего не решают… Впрочем…