Подземная канцелярия - Сергей Мусаниф Страница 61

Это видение продолжалось не более секунды, потом Скагс принял человеческий облик и снова уселся в кресло. И в его руке по-прежнему дымилась сигара.

— Вы — гипнотизер? — спросил Серега, прикуривая сигарету трясущейся рукой. Палец проскакивал по колесику, и пламя никак не хотело загораться.

— Нет, — сказал Скагс. Он повел указательным пальцем левой руки, и по комнате пронесся маленький огненный смерчик, стремительно подлетел к кончику Серегиной сигареты, поджег его и тут же исчез. — Я — демон.

— И чего вам от меня надо?

— А вы сами не догадываетесь?

— Нет.

— Как же так? Вы — культурный, образованный человек, наверняка читали Гете, Булгакова и других классиков. Демону всегда надо от смертных одно и то же.

— Вы хотите заставить меня продать вам свою бессмертную душу?

— Шеф упаси, — сказал Скагс. — Вопреки сложившемуся общественному мнению, мы никогда и никого не заставляли, не заставляем и заставлять не будем. Мы только предлагаем. И мы всегда платим честную цену.

— Ага, — сказал Серега. — И что вы хотите мне предложить? Деньги?

— Нет, — сказал Скагс. — Деньги мы предлагаем простым обывателям. Для творческих личностей у нас есть более интересное предложение.

— Какое же?

— Давайте сначала кое с чем разберемся, — сказал Скагс. — Вы — писатель?

— Вроде того.

— Не слишком популярный, увы.

— К несчастью, вы правы.

— А вы знаете, в чем причина вашей непопулярности?

— Нет, а вы?

— Я знаю, — сказал Скагс. — Я многое о вас знаю, рядовой Череп.

— Но… — сказал Серега. — А, ладно.

— Вы служили в Чечне, — сказал Скагс. — Вы были представлены к награде. Вы получили звание Героя России, но вы не пришли в военкомат, чтобы получить заслуженное. Почему?

— Потому что…

Потому что нас кинули на вражеской территории без поддержки, хотелось крикнуть Сереге. Потому что в конце нас осталось только четверо, и мы прошли через настоящий ад, чтобы остаться в живых. Потому что «вертушка» не прилетела. Потому что нас предали. Потому что тех, кто погиб, к званиям и наградам никто не представлял, а нас представили только для того, чтобы замять скандал, который мы могли поднять. Потому что контрактники до сих пор не получили свои «боевые». Потому что мы могли выиграть эту войну за пару недель, а начальство растянуло ее на годы.

— Это не важно.

— А почему вы не написали об этой войне книгу?

— О ней и так написано слишком много книг. Они все лгут.

— Но вы могли бы написать правдивую книгу, — сказал Скагс. — Вы, как никто другой, имеете на это право. Ведь вы там были.

— Я не хочу.

— Почему?

— Потому что… — Странно, Серега никогда не задумывался, почему он не хочет писать эту книгу, хотя подобные предложения, исходившие и от Кати, и от боевых друзей, отвергал неоднократно. — Наверное, потому, что я боюсь. Боюсь не найти нужных слов. Боюсь, что ее напечатают, но никто не будет ее читать. А если и прочитает, то все равно не поймет то, что я хотел сказать. Не поймет, что это была за война.

— Если вы примете мое предложение, то вы найдете нужные слова, — сказал Скагс. — И не только для этой книги. Вы напишете много книг, и все они будут хорошими книгами.

— За это я попаду в ад?

— Вы в любом случае туда попадете, — сказал Скагс.

Спокойно, но уверенно, как отметил Серега. Без тени сомнения, словно точно зная, что так оно и будет.

— Почему?

— А вы считаете себя праведником?

— Нет, но ведь никогда не поздно исправиться. Исповеди, истинная вера и все такое…

— Вам это не поможет, — сказал Скагс.

— Почему?

— Спросите об этом у Данте, у Пушкина, у Оноре де Бальзака, у Форсайта, у Байрона, у Оскара Уайльда, у Высоцкого, у Лермонтова, у Шекспира, у Толкина, у кого угодно из тех, кто считался хорошим писателем или поэтом. Я спрашивал.

Они что, все у вас?! — ужаснулся Серега.

— Да.

— Все писатели?

— Не все, — поправил Скагс, забрасывая наживку, на которую Серега просто не мог не клюнуть. — Только те, кто хоть чего-то стоил при жизни.

— Но почему?

— А вы сами подумайте, — сказал Скагс. — Вам конечно же известна такая фраза «Писатели — инженеры человеческих душ»?

— Конечно, известна.

— А Сами Знаете Кто не любит, когда кто-то вносит изменения в его творения.

— Сами Знаете Кто? Вы имеете в виду Творца?

Скагс поморщился.

— Да, — сказал он. — Но мы, демоны, не произносим его имени вслух. Такова сложившаяся за тысячелетия традиция.

— Извините, — сказал Серега.

— Ничего страшного, — сказал Скагс. — Это не смертельно, только неприятно и режет слух. Писатель, я имею в виду хороший писатель, пишет великие книги. Читая эти книги, люди меняются, меняются не внешне конечно же, но внутренне. Каждая книга оставляет в душе человеческой свой след. И сколь бы хорошей и светлой она ни была, сколь бы ни вещала она о победе Добра, она все равно меняет душу, понимаете? Не важно, в какую сторону. А Сами Знаете Кто не может терпеть перемен, которые он сам не планировал.

— Но это же… ревность.

— Не знаю, — сказал Скагс. — Ревность или что-то еще. Писатели либо совершенствуют души, либо развращают их окончательно. Сами Знаете Кто не любит ни того, ни другого. Вы, писатели, вмешиваетесь в процесс, предназначенный исключительно для Сами Знаете Кого, тем самым берете на себя его функции.

— О, — сказал Серега.

— Стряхните пепел, — сказал Скагс, и только сейчас Серега заметил, что сигарета дотлела до самого фильтра. — И поймите, для вас это даже не сделка. Это просто подарок, потому что вы ничего не теряете.

— Допустим, — сказал Серега. — Как это будет выглядеть, если я соглашусь?

— Вас интересуют технические подробности?

— Можно и так сказать. Я буду находить написанные огненными письменами рукописи у себя под подушкой?

— Нет, — сказал Скагс. — Это было бы слишком просто и слишком неинтересно ни для нас, ни для вас, ведь таким образом мы убили бы сам творческий процесс. Мысли, сюжеты, герои — все это будет ваше. Мы можем гарантировать только вдохновение.

— Как вдохновение можно гарантировать?

— Очень даже просто, — сказал Скагс. — Мы пришлем к вам муза.

— Вы хотите сказать, музу?

— Нет, — сказал Скагс. — Муза — это для поэзии. Для прозы — муз.