Царь Каменных Врат - Дэвид Геммел Страница 62

— У меня их три. На переделку уйдет около дня — и станет четыре.

— Молодец, парень!

— Не знаю только, как доставить их в долины.

— Об этом не беспокойся — на первых порах они нам не понадобятся. Поднимешь их в горы — Галанд скажет, где поставить.

— Но они могли бы помочь нам продержаться, — гневно заспорил Лейк.

Ананаис взял его за руку и вывел из конюшни на свежий ночной воздух.

— Пойми, парень, ничто не поможет нам удержать первую линию обороны. У нас людей не хватит. Слишком много здесь перевалов и троп. Если мы будем упорствовать, нас возьмут в кольцо. Это хорошее оружие, и мы используем его — но позднее.

Гнев Лейка угас, сменившись тупой, усталой покорностью. Все эти дни он не давал себе отдыха, изыскивая способ повернуть течение вспять — но он был не дурак и понимал втайне, что это невозможно.

— Города нам не отстоять, — сказал он.

— Город можно построить заново.

— Но многие жители откажутся уходить — я не удивлюсь, если их будет большинство.

— Тогда они умрут, Лейк.

Молодой человек снял кожаный фартук и сел на перевернутую бочку. Передник он скомкал и швырнул себе под ноги. Ананаис понимал, что так же Лейк поступил и со своими мечтами.

— Черт возьми, Лейк, хотел бы я сказать тебе что-нибудь ободряющее. Я знаю, что ты чувствуешь... я сам чувствую то же самое. Когда все преимущества на стороне у врага, человеку начинает казаться, что в мире нет справедливости. Помнится, мой старый учитель говорил мне, что за каждой тучей солнце только и ждет, чтобы изжарить тебя до смерти.

— У меня тоже был учитель, — хмыкнул Лейк. — Чудной такой старикан, он жил в хижине у западного холма. Однажды он сказал, что есть три рода людей: победители, побежденные и борцы. Победители вызывают у него тошноту своей надменностью, побежденные — своим нытьем, а борцы — своей глупостью.

— К какой же категории он причислял себя?

— Он говорил, что испробовал все три, и ни одна ему не подошла.

— Что ж, он по крайней мере пытался. Большего от человека и требовать нельзя, Лейк. Попытаемся и мы. Мы будем бить их и изматывать. Мы навяжем им затяжную войну, действуя кулаками, лбами, сталью и огнем. И если удача будет на нашей стороне, мы сметем их с помощью надиров Тенаки.

— Похоже, удача нам не слишком благоприятствует.

— Мы сами творим свою удачу. Я не верю в богов, Лейк и никогда не верил. Если они и существуют, судьбы простых смертных заботят их очень мало. Я верю в самого себя — и знаешь почему? Я ни разу не терпел поражения! Меня кололи копьем и кинжалом, травили ядом. Меня волокла за собой дикая лошадь, меня бодал бык и ломал медведь. Но я ни разу не терпел поражения. Полулюд сорвал с меня лицо, но я остался жив — и побеждать вошло у меня в привычку.

— За тобой трудно угнаться, Черная Маска. Я раз победил в беге и был третьим в вольной борьбе на Играх. Ага... еще меня в детстве ужалила пчела, и я плакал несколько дней подряд.

— Из тебя, Лейк, выйдет толк! Красиво врать я тебя уже научил — теперь пойдем обратно и займемся машиной, которую ты изобрел.

Три дня от рассвета до заката Райван и ее многочисленные помощники обходили город, уговаривая людей покинуть свои дома и подняться в горы. Неблагодарное это было занятие. Многие отказывались наотрез, да еще и смеялись над пугавшей их Райван. «С чего это Цеска будет брать город, — спрашивали они. — У него даже и стен нет, потому что поживиться тут нечем». Перед носом у посланников захлопывались двери. Райван терпела оскорбления и унижения, но продолжала свой обход.

Утром четвертого дня беженцы собрались на лугу к востоку от города с нагруженными повозками, в которые были запряжены мулы, мелкие лошадки и даже волы. Менее преуспевающие горожане тащили мешки на себе. Собравшихся было менее двух тысяч — вдвое больше горожан решило остаться.

Галанд и Лейк возглавили долгий и трудный подъем в горы, где в укромных долинах триста человек уже строили простые жилища.

Самострелы Лейка, укутанные в промасленную кожу, везли на шести повозках в голове колонны.

Райван, Декадо и Ананаис проводили караван взглядами.

Райван покачала головой, выбранилась и молча направилась обратно в зал совета. Мужчины последовали за ней.

Войдя в дом, она дала волю своему гневу.

— Что у этих людей в голове, во имя Хаоса? — бушевала она. — Неужто они еще не усвоили, на что способен Цеска? С некоторыми из них я дружила много лет. Это солидные, разумные, рассудительные люди. Им что, хочется умереть?

— Не так все просто, Райван, — сказал Декадо. — Они не знают, что такое настоящее зло, и у них в голове не укладывается, что Цеска способен перебить все городское население. Для них это полная бессмыслица. Ты спрашиваешь, неужто они еще не раскусили Цеску? Да нет, не раскусили. Они видели людей с отрубленными руками — но кто знает, вдруг те заслужили такую казнь? Они слышали, что в других краях господствует голод и чума, но у Цески на это всегда готов ответ. Он с поразительным искусством перекладывает все с больной головы на здоровую. А если правда, то люди просто не хотят знать. Для большинства из них жизнь ограничивается домом и семьей — они смотрят, как подрастают дети, и надеются, что будущий год окажется лучше этого. В южной Вентрии есть община, живущая на вулканическом острове. Каждые десять лет вулкан извергается, засыпая всю округу пеплом, заливая лавой и унося сотни жизней. Однако уцелевшие остаются на месте, говоря себе, что худшее уже позади. Не мучай себя, Райван. Ты сделала все, что могла. Больше, чем можно требовать.

Она, бессильно сгорбившись на сиденье, покачала головой:

— Нужно было постараться получше. Теперь здесь погибнут больше четырех тысяч человек. Ужасно! И все из-за того, что я начала войну, которую не могу выиграть.

— Чепуха! — сказал Ананаис. — Зачем ты клевещешь на себя, женщина? Война началась из-за того, что солдаты Цески вторглись в горы и стали убивать невинных. Ты только защищала то, что принадлежит тебе. Кем бы мы были, черт возьми, если бы молча терпели подобные бесчинства? Мне тоже не по нутру наше нынешнее положение — оно смердит хуже, чем дохлая свинья десятидневной давности в летнюю пору, но я в этом не виноват. И ты не виновата.

Если уж тебе хочется кого-то винить, вини тех, кто отдал свои голоса за Цеску. Вини солдат, которые продолжают повиноваться ему. Вини «Дракон», который не сместил его когда мог. Вини его мать за то, что родила его на свет. И довольно об этом! Каждый мужчина и каждая женщина в этом городе могли сделать свой выбор. Их судьба в их собственных руках. Ты за них не отвечаешь.

— Не хочу спорить с гобой, Черная Маска, но кто-то должен в эти страшные времена принять на себя ответственность Ты говоришь, что войну начала не я. Но я сама вызвалась возглавить этих людей, и смерть каждого из них ложится на мою совесть. Не может быть по-иному, ибо все они дороги мне. Можешь ты это понять?