Воровское небо - Роберт Линн Асприн Страница 63

Двое мужчин переглянулись — они без слов поняли, в чем дело. Повозка теперь стояла ровно и могла ехать дальше, но по-прежнему перегораживала дорогу.

— Длина оси установлена специальным указом принца, — сказал Уэлгрин женщине, которая некстати успела расплакаться. — Она соответствует ширине вот этих досок настила и щелям между ними, устроенным специально, чтобы в них стекала вода с пирса, — он отдал женщине платок — Эта повозка сделана не в Санктуарии, без соблюдения норм, и потому я должен ее конфисковать. Я должен отправить вашу повозку во дворец, где ее изрубят на дрова… Если, конечно, вы не согласитесь хорошенько заплатить двум бедным стражникам…

Слезы женщины мгновенно высохли. Она смертельно побледнела — так, что начальник стражи даже перепугался. Мало хорошего в том, что женщина околачивается на пристани, а если она еще и грохнется здесь в обморок — на руки Уэлгрину, — это будет просто катастрофа. К его огромному облегчению, женщина расправила плечи и снова задышала ровно.

— Разрешено ли законом привязывать животных здесь — на мостовой?

Уэлгрин кивнул.

— Тогда я сама донесу свои вещи. Я не могу рисковать имуществом своего зятя. И не нуждаюсь в услугах стражников.

Вот уже второй раз женщина упоминала своего зятя, и оба раза при этом ее лицо мрачнело. Она не говорила ни об отце, ни о сыне, ни о брате, ни о муже, только о зяте. Уэлгрин даже проникся к ней некоторым сочувствием — ведь даже рабам живется лучше, чем бездетным вдовам, вынужденным жить с чужой семьей.

— Не мы устанавливаем законы, добрая женщина, — сказал Уэлгрин, подходя к ней поближе. — Давайте, я помогу вам отнести ваши вещи.

Какое-то мгновение казалось, что женщина настолько уверилась в собственном невезении, что готова отказаться от предложения Уэлгрина. Ее голубые глаза расширились от удивления.

Наверное, если бы женщина не была такой пугливой и растерянной, она показалась бы даже весьма симпатичной. Но определить это было непросто, и Уэлгрин уже готов был повернуться и уйти, когда женщина наконец немного пришла в себя и согласилась принять его помощь.

Поскольку торговцы морского народа и их партнеры с материка говорили на разных языках, при торговле все в основном объяснялись жестами. Писцы фиксировали содержание сделки на пергаменте, на двух языках, потом пергамент разрывали пополам, каждому участнику сделки по половине. И вроде бы кричать во весь голос при этом не было нужды — все равно тебя поняли бы только соотечественники, — но шум на пристани стоял такой, что головная боль всем присутствующим была обеспечена.

С корабля все еще сносили ящики и бочки с товаром, выставляя их на первом же случайно свободном участке пристани, без всякой системы. Народ толпился как попало, ни о каких свободных проходах не было и речи, так что местным карманникам и ворам было где развернуться. Уэлгрин подловил одного паренька с ловкими пальцами, когда тот как раз вытаскивал у кого-то весьма объемистый кошель. Их глаза встретились, и воришке пришлось расстаться с почти выуженной добычей. С полдюжины чрезмерно больших сундуков отделяли представителя закона от незадачливого преступника, но даже если бы не эта помеха, Уэлгрин все равно не оставил бы женщину одну и не кинулся бы ловить вора.

Она, не останавливаясь, прошла мимо стольких торговцев красивыми безделушками и всякими дешевыми украшениями, что Уэлгрин даже сбился со счета. Лично он не видел здесь ничего такого, ради чего стоило бы раскошелиться, но, в конце концов, он был мужчина и солдат. Женщины могли думать иначе.

И все же в беспорядке на пристани была определенная закономерность. Праздные безделушки, которые торговцы рыбьего народа привезли только ради удовольствия местных жителей, сваливались все в одном месте — на земле в конце пристани.

А все ценные товары бейсибского производства, предназначенные для серьезного торга, складировались более тщательно, у самых корабельных сходен. Посередине между этими крайностями расположились торговцы шелком и готовым платьем.

Шелк был известен еще со времен империи илсигов. Шелка, которые делали на континенте, были толстыми и непрочными по сравнению с прекрасным волокном, которое в огромных количествах производили бейсибцы. К тому же ткани с материка плохо воспринимали окраску, и даже алхимики илсигов своими заклинаниями не могли сделать местные шелка более яркими, чем ткани бейсибцев. Шелка блестели, переливаясь на солнце, — и любому дураку было ясно, почему бейсибские шелка ценятся на вес золота.

Вот почему Уэлгрин вовсе не удивился, когда его спутница остановилась присмотреться к тканям, хотя как она собиралась оплатить такой дорогой товар, если не раскошелилась даже на взятку двум стражам — оставалось для Уэлгрина загадкой. Зачем ей было покупать шелка — это уже другой вопрос, и не менее загадочный. При всем своем великолепии бейсибские шелка не особенно хорошо продавались в Санктуарии. Шелка, которые привозили сюда бейсибцы, были двух основных разновидностей, одинаково непрактичных: тончайший газ, который рвался и портился от самых легких повреждений, и плотная узорчатая парча с основой из конского волоса, такая жесткая, что стояла коробом.

Может, в Бейсибской империи, где круглый год было довольно прохладно и сухо, из таких тканей и можно было бы соорудить годную для носки одежду. В Санктуарии же человек, одетый в платье из бейсибского шелка, сразу обращал на себя внимание, но чувствовал себя наверняка не очень уютно. Шупансея и прочие женщины-бейсибки предпочитали носить в Санктуарии не свои национальные костюмы, обнажавшие грудь, а традиционную ранканскую одежду — скорее ради удобства, чем из каких-либо иных соображений.

Женщина внимательно изучала каждый кусок ткани. Она мяла ее и щупала, выворачивала наизнанку, растянув на колене, чтобы проверить качество окраски с обеих сторон. Торговец уж было обрадовался, что нашелся наконец покупатель на его товар, но женщина вдруг повернулась и пошла дальше.

— Что ты ищешь? — не выдержал Уэлгрин, когда его спутница направилась к ряду, в котором были выставлены самые дорогие ткани. — Здесь ткани еще дороже!

Женщина взглянула на Уэлгрина так, будто у того вдруг выросла вторая голова.

— Я не нашла того, что мне нужно, — сказала она и пошла дальше.

Уэлгрин сунул рулон ткани обратно торговцу и поспешил, чтобы не отстать от своей спутницы. Вместе они подошли к кормовому трапу, где бейсибцы торговали с бейсибцами, стрекоча на своем странном языке, который, кроме них, могли понять только рыбы. Женщина пошла медленнее. Наконец она остановилась возле толстого бейсибца, который продавал керамические статуэтки с изображениями змей, и знаками показала, что хочет поторговаться.

Бейсибец смутился почти так же сильно, как и Уэлгрин. Женщина стала делать такие движения, будто вынимала глиняные статуэтки из упаковочных ящиков — все, одну за другой. Уэлгрин очень плохо разбирался в речи бейсибцев, но он хотел убраться с причала хотя бы до полудня, так что пришлось вмешаться.