Магистр - Дмитрий Дикий Страница 63

Затем, сжимая сроки путешествия так, что Филеас Фогг [139]свалился бы со своего воздушного шара, будущий магистр пересек Ламанш и прибыл в Париж. Ему доводилось бывать во Франции, когда он жил в Синтре и ездил с оркестром по Европе, но сейчас Париж понадобился ему как плацдарм, с которого удобно как следует разглядеть Европу, топчущуюся в раздумьях о возможной войне. Разглядев ее и переговорив с разными таинственными людьми, наш герой переместился в Берлин (с 1871 года – столицу объединенной Германии). Там Ратленд действовал по той же схеме: рекогносцировка, встречи, отъезд. Следующая остановка случилась в Санкт-Петербурге. Там-то, в самой северной материковой столице мира, уже забывшей, что полтора месяца назад в ней стояли белые ночи, будущего магистра чуть не застали врасплох люди, решившие, что он связан… с теми, с кем он связан не был вовсе.

* * *

Август выдался промозглым и ветреным. Ветер трепал над столицей острые капли дождя, больно впивавшиеся в кожу, и жалко было того, кого выгнали во тьму непонятные дела. Чуть менее жаль было людей, ехавших на извозчиках или даже в редких авто, но и таких набиралось ночью двадцать пятого июля 1907 года немного. Над Фонтанкой сгущались грозовые тучи.

Прежде чем ступить на Аничков мост, люди, подъехавшие к Аничкову дворцу, выгрузились из обширного черного экипажа и в молчании, прерываемом редкими отрывистыми фразами, проверили разномастное оружие. Человек, собиравшийся вступить на мост с противоположной стороны Фонтанки, появился из ниоткуда. Был он безлошаден, одет в черное и плотно застегнут, судя же по тому, как по-мальчишески пришелец окинул взглядом вздыбленную скульптурную группу, он был не прочь взобраться на бессмертное творение Клодта.

– Chevaux de Marly [140], – пробормотал одиночка сам с собой по-французски и добавил по-русски: – За это и люблю Москву-матушку: после итальянского Кремля там ничего столь явно не копировали.

Но не для детских забав подкарауливали под луной человека, оглядывавшего знаменитую скульптурную композицию, четверо у Аничкового дворца. От группы отделился квадратный блондин в драповом пальто и подозрительной шляпе. Он уверенно вступил на мост и направился к середине, достав часы и посматривая вокруг. Его коллеги заняли выгодные позиции в начале моста. Им пришлось подождать: человек, укрывавшийся в тени клодтовского творения, не пошел навстречу подозрительной шляпе. Тщательно рассмотрев через мост противников, словно при свете дня, хотя было темно и беззвездно, неспешно докурил он черную пижонскую сигарету, в три быстрых мягких прыжка спустился на воду Фонтанки, перебежал по ней на другую сторону реки и там развернулся.

Оружием ходящий по воде незнакомец не пользовался. Постучав крышкой газетного окошка по двери дома 29/66 по Невскому, привлек внимание номера Первого, подождал у выхода, встретил подбегающего коротким ударом в кадык, разоружил, вытряхнул из него какие-то бумаги, быстро связал его же клетчатым кашне и заткнул рот извлеченным из кармана его тужурки носовым платком. Номера Второго, взявшего на мушку мост слева, нападавший развернул на себя, вышиб пистолет, обозначил обманный удар вниз и, когда Второй рефлекторно согнулся, защищаясь, отвесил ему с оттяжечкой локтем в челюсть, а потом прибавил коленом по месту, куда был нацелен обманный удар, и – уже, видимо, из чистого хулиганства – приложил лбом о копыто клодтовского коня.

С Третьим вышла неувязка: поискав глазами связного, тот решил проведать коллегу напротив. Человек в черном, по-видимому, решивший в эту ночь как следует размяться, отделился от парапета, похлопал противника, наклонившегося над лежащим товарищем, по спине, вышиб очередной дернувшийся в его сторону пистолет и, кинув Третьего куда-то через плечо, отправил его лететь на мокрую землю прямо под колеса ехавшего по набережной авто. Из окошка авто высунулось честное шоферское лицо, и над ледяной рекой понесся поток речи – впору стенографировать самому русскому датчанину лейтенанту Далю, Владимиру Ивановичу. Колеса вжикнули вблизи, по счастью, Третьего не задев.

Только теперь встреча на мосту пошла, как было условлено, один на один. Детина в подозрительной шляпе обернулся к разрушениям, произведенным человеком в черном, и осторожно протянул руку. Человек в черном полез в складки своего одеяния. Записная книжка поменяла хозяев.

– Вот, Елисей, – произнес человек в черном. – Передайте это Извольскому лично в руки – как вы это сделаете, меня не заботит. И попробуйте только не выполнить условия. Эти ваши реки, подобные морям, и романтические каналы держат на себе только меня. Явитесь в следующий раз опять с… друзьями – несдобровать вам.

На скулах курьера заходили желваки.

– Я понял, мистер, но, знаете…

Но человек в черном сделал неопределенный жест рукой и был таков.

Но приключениями в Европе Винсент Ратленд не ограничился: он отправился в Тибет. Из-за этой таинственной упирающейся в небо страны Державы давно хмурились друг на друга. Англичане в Индостане и русские в Семиречье прекрасно видели сквозь нее друг друга. Однако, не убедившись в спокойствии мистической Шамбалы, надеяться на успех союза было невозможно.

Восьмого августа 1907 года в окрестностях города Дуньхуан, что в западной китайской провинции Ганьсу, лежащей на древнем Шелковом пути, появился человек. Он вышел из-за поворота дороги, и в руках у него не было ничего, кроме молодой ветки ficus religiosa – разновидности фиги, или смоковницы, ставшей важнейшим деревом сразу в двух религиях – буддизме и христианстве [141]. Откуда незнакомец добыл ветвь смоковницы в этой местности, нам неведомо: может быть, он появился на дороге, ведущей от Дуньхуана на юго-восток, из каких-то других мест, где растут такие деревья? Человек, помахивавший веткой и шедший по дороге без багажа, еды и воды, естественным образом вызвал интерес. Встречные почему-то кланялись и провожали его взглядами, а через некоторое время навстречу ему в клубе пыли выскочил всадник на гнедой кобыле с оседланным вороным жеребцом в поводу. Так и не дождавшись, чтобы человек уступил дорогу, всадник осадил лошадь, спешился и вручил повод вороного человеку с зеленой веткой. Тот признательно кивнул, взлетел в седло и был таков.