Через соловьиный этаж - Лайан Герн Страница 63

Вскоре я услышал приближение вооруженных людей и повернул Раку в лес. Не хотелось потерять его или ввязаться в драку с отступающими членами клана Тоган. Они спешили: видимо, надеялись добраться до Инуямы, уйдя от монахов, но я знал, что они застрянут на переходе у Кушимото и будут вынуждены сделать там остановку.

Остаток дня отступающие ехали нескончаемой вереницей, а я пробирался на север лесами, стараясь избегать ненужных встреч, хотя дважды мне пришлось использовать Ято. Запястье все еще болело, и с наступлением сумерек я стал волноваться — но не за собственную безопасность, а что не смогу выполнить свой долг. Спать было слишком опасно.

Ярко светила луна, и, озаряемый ею, я ехал всю ночь. Раку спокойно шел вперед.

Наступил рассвет, и вдалеке показались очертания гор, окружающих Тераяму. Я прибуду туда сегодня. Увидев у дороги пруд, я остановился напоить Раку. Солнце поднималось, и, согреваемый его теплом, я сильно захотел спать. Привязав коня к дереву и сняв седло, чтобы подложить его под голову, я лег на траву и тотчас провалился в сон.

Проснулся я от сотрясения земли иод головой. С минуту лежал, глядя на пятнистый свет, падающий на пруд, и слушал журчание воды и шаги тысяч ног по дороге. Я поднялся, собираясь увести Раку глубже в лес, но заметил, что армия состоит отнюдь не из людей клана Тоган. Воины в доспехах и с оружием несли знамена клана Отори и храма Тераяма. Те, у кого не было шлема, сверкали бритыми головами, и в первых рядах я узнал юношу, который показывал нам рисунки.

— Макото! — позвал я, поднимаясь по берегу. Монах обернулся, и на его лице отобразилось удивление и радость.

— Господин Отори? Это в самом деле вы? Мы боялись, что вы погибли. Мы едем мстить за господина Шигеру.

— Я направляюсь в Тераяму, — ответил я. — Везу на его могилу голову Йоды, как он завещал.

Глаза монаха округлились.

— Йода мертв?

— Да, и Инуяма пала перед Араи. Вы нагоните людей Тогана в Кушимото.

— А вы не поедете с нами?

Я уставился на монаха. Его слова были лишены для меня всякого смысла. Моя работа почти закончена, я выполню последний долг перед Шигеру и исчезну в тайном мире Племени. Но, конечно же, Макото не должен узнать о моем выборе.

— Вы целы? — спросил он. — Не ранены?

Я покачал головой.

— Я должен положить голову Йоды на могилу Шигеру.

Его глаза засверкали.

— Покажите ее нам!

Я принес корзину и открыл ее. Оттуда хлынул запах гнили, на кровь слетелись мухи. Посеревшая кожа стала восковой, глаза были тусклыми и красными от лопнувших сосудов.

Макото взялся за косу на макушке, вскочил на валун с краю дороги и поднял голову вверх напоказ собравшимся вокруг монахам.

— Посмотрите, что сделал господин Отори! — крикнул он, и в ответ раздались громкие крики.

Мое имя повторялось снова и снова, а затем, словно управляемые единым разумом, монахи опустились передо мной на колени в дорожную пыль и поклонились до земли.

Кенжи прав: люди любят Шигеру — монахи, фермеры, члены клана Отори, — и поскольку я отомстил за него, эта любовь распространилась и на меня.

Однако для меня это стало новым бременем. Я не хотел подобного поклонения, поскольку не заслужил его. Я попрощался с монахами, пожелал им удачи и поехал дальше с головой в корзине.

Меня не хотели отпускать одного, и потому со мной отправился Макото. Он рассказал мне, как в Тераяму прибыла Юки с головой Шигеру, как они готовились к обряду погребения. Девушка, должно быть, ехала день и ночь без остановок, и сердце мое преисполнилось благодарностью.

К вечеру мы были в храме. Оставшиеся монахи во главе с настоятелем распевали сутры для Шигеру. Над его могилой уже воздвигли камень. Я стал на колени и положил на камень голову врага моего приемного отца. На небе светил полумесяц, и в его призрачном свете камни сада Сэссю походили на молящихся людей. Водопад шумел громче, чем днем, однако я слышал, как вздыхают под бризом кипарисы. Свистели сверчки, квакали лягушки в прудах под каскадом. Захлопали крылья — по кладбищу пролетела сова. Скоро она вновь отправится в теплые края, лето закончится.

Какое же это прекрасное место для упокоя его души! Я долго стоялу могилы, слезы беззвучно катились по моим щекам. Шигеру сказал мне, что плачут только дети. Мужчины сдерживают себя, говорил он. Мне казалось невероятным, что я займу его место. Меня мучило то, что я нанес смертельный удар. Я обезглавил Шигеру его собственным мечом. Я не наследник ему, я его палач.

С тоской вспомнился дом в Хаги, песня реки и мира за его стенами. Я хотел бы спеть эту песню своим детям. Хотел бы, чтобы они выросли под ее нежное звучание. Я представлял себе, как Каэдэ готовит чай в комнате, которую построил Шигеру, а наши дети пытаются перехитрить соловьиный пол. Вечерами мы наблюдаем, как в сад прилетает цапля — серый силуэт терпеливо застывает в потоке реки.

В глубине сада кто-то играет на флейте. Струящиеся ноты пронзают мне сердце. Я никогда не оправлюсь от горя.

Шли дни, а я не мог покинуть храм. Я знал, что должен принять решение и уехать, но изо дня в день откладывал. Старый жрец и Макото переживали, но не беспокоили меня, только заботились, напоминая, что нужно поесть, вымыться и поспать.

Каждый день на могилу Шигеру приходили люди. Сначала их было немного, но потом хлынул поток возвращавшихся воинов, монахов, фермеров и крестьян, которые проходили мимо надгробного камня, чтобы отдать господину Отори почести: многие падали на землю с мокрыми от слез лицами. Шигеру оказался прав: своей гибелью он достиг большего, чем жизнью.

— Он станет богом, — предсказал старый жрец. — Он присоединится в часовне к остальным.

Каждую ночь мне снился Шигеру, каким я видел его последний раз, с мокрым, окровавленным лицом. Когда я просыпался с колотящимся от ужаса сердцем, в ушах играла флейта. Засыпая, я уже ожидал ее печальных нот. Музыка и терзала меня, и утешала.

Луна убывала, ночи становились темней. От возвращавшихся монахов мы узнали о взятии Кушимото. Жизнь храма возвращалась на круги своя, древними ритуалами провожали погибших. Затем пришла весть от господина Араи, который стал властелином большей части доменов Трех Стран. Он направлялся в Тераяму на могилу Шигеру.

Той ночью, услышав звуки флейты, я пошел поговорить с тем, кто играл на ней. Музыкантом, как я и догадывался, оказался Макото. Меня растрогало, что он наблюдает за моим душевным состоянием, аккомпанируя моей скорби.

Макото сидел у пруда, где днем нередко кормил золотых карпов. Монах закончил мелодию и отложил флейту.

— Как только приедет Араи, тебе нужно будет принять решение, — сказал он. — Что ты намерен делать?

Я сел рядом. Камень оказался мокрым от первых капелек росы.

— А что мне надо делать?