Слуги зла - Максим Далин Страница 64

Мои мысли прервал Задира, заметивший, что я пошевелился. Он радостно врезал мне по шее с воплем:

— Ой, Эльф очухался! Эльф, давай поболтаем, а то я сейчас засну от этих их заумных тем! Тебе ведь уже не плохо, да?

Я ответил ему пинком и улыбкой:

— Отчего же не позвал Шпильку поболтать?

— Да ну ее, — махнул Задира рукой. — Она с этой красоткой, Мертвецовой сестричкой, пауком играет! Дорвалась до девчачьих пустяков — не оттащишь, — добавил он с ноткой обиды.

Сестричка Мертвеца, Оса, действительно была красоткой. Примерно ровесница Крысы, она гораздо тщательнее Крысы заботилась о собственной внешности. Я впервые видел аршу, выросшую не среди бойцов, а в гражданском семействе — ее друг, как сказал бы человек, муж, худой носатый арш по имени Полоз, оказался алхимиком, а сама Оса еще до войны училась у целителей. Я едва мог представить, что эта малышка сражалась вместе с братом, а потом рисовала злые руны на здешних стенах кровью эльфов, но, вероятно, у нее хватило и сил, и ненависти.

Мне захотелось нарисовать Осу, жаль, что я, увы, не силен в рисовании. Она была колоритна и необыкновенна. Ее густые жесткие рыжеватые волосы, собранные на макушке в несколько пучков, забавно топорщились в разные стороны, одежду из неизменных лошадиных шкур украшали стальные бляшки и шнуры, торчащие уши, поросшие на редкость длинной шерсткой, во многих местах прокалывали колечки из тусклого серого металла. Оранжево-желтые, слегка раскосые глаза Осы смотрели умно и весело; шрамы на смугло-зеленых щеках, складывающиеся в руны «весна» и «рассвет», выглядели на удивление органично, я даже не думал, что так бывает, и яркая полированная бусина оникса, вставленная в коротенький разрез между бровями, элегантно дополняла общую картину. Оса не показалась мне слишком уж истощенной, хоть ее зеленоватая мордашка и заострилась, заметно подчеркнув торчащие скулы; брат и друзья хорошо заботились о ее пище, эта самоотверженность вообще свойственна аршам. Такая негромкая, непафосная и теплая любовь — просто отдать последний кусок. Очень по-орочьи.

У Осы был паук. Услышав Задиру, я, признаться, в первый миг подумал про моего друга Паука, но паук, с которым тут играли, оказался совершенно настоящим — мохнатым подземным монстром, ростом больше ладони. Мне стало неуютно при виде этих щелкающих челюстей и растопыренных лап, кончающихся когтями, рядом с пальцами женщин-аршей, а Оса и Шпилька возились с этим гадом и искренне веселились. Так люди ласкают кошку.

— Послушай, Задира, — сказал я, превозмогая омерзение, — ты уверен, что эта нечисть не ядовита? Может, забрать гада у девочек?

На меня обернулись. Полоз широко осклабился и ткнул меня в плечо:

— Перестраховываешься, приятель.

— Почему — не ядовита? — удивился Задира. — Еще как ядовита. Только на аршей их яд почти не действует. Вот мыши или ящерицы — те да, те дохнут. Он их ест.

— Оса, — окликнул я, — а ты не боишься, что эта тварь тебя укусит? Или Шпильку?

Оса хихикнула, очень привычно и ловко ухватила паука поперек живота, перевернула вверх лапами и поднесла поближе ко мне — я невольно отстранился. Шпилька фыркнула и шлепнула меня по затылку.

— Ты не беспокойся, Эльф, — ухмыльнулась Оса. — Он не кусается, ручной! Вот смотри, здесь у них такие мешочки с ядом. Когда они наполняются, можно чуточку нажать, капелька яда и выделится. А потом смешиваешь паучиный яд с соком цветень-травы и добавляешь золотник раствора Багровой Ночи — получается отличное снадобье от ломоты в костях и от ушибов. Его втирать надо в больное место, покрепче…

Я слушал ее, и в душу постепенно сходил горный покой. Мои друзья отдыхали. В очаге варилось вяленое мясо, а каменная плошка на столе, куда Паук, Шпилька и Задира выложили наши припасы, уже опустела. Стояла блаженная горная тишина, нарушаемая только ровным шумом генератора громовых сил и вытяжек, далекими звуками поселка и треском пламени. Из ниши у очага, слабо освещенный отблесками огня, на компанию товарищей смотрел пустыми глазницами старый орочий череп — принесенный из изгнания Господин Боя, чтимый предок, любящие родичи которого, как видно, не захотели разместить его в оскверненном эльфами Последнем Приюте.

Я полулежал на тюфяке, слушая разговоры аршей и глядя в огонь, и думал, что мой дом — Теплые Камни, мой дом — Черные Провалы, мой нынешний дом — орочьи пещеры, где бы они ни находились. Так же, как орк-наемник, я был готов ощущать каждый принявший меня клан собственным… и сражаться за него, как за свой собственный потерянный человеческий мир.

Мы продолжили путешествие не по горам, а под землей, дорогами Морайи. Я знал, что в конечном счете через Морайю можно выйти к самой границе Пущи, тем более сейчас, когда ее граница сдвинулась в сторону человеческой столицы; арши тоже это знали. Правда, они не слишком любили пользоваться выходами, расположенными слишком близко к Пуще, но для дела презрели опасность и возможные неприятности. Идея войны с королевой Маб и глубокой разведки очень занимала здешних стратегов. Я слышал, что вожак Морайи, старый арш, носящий уважительное имя Кошмар, даже послал кого-то из своих бойцов в орочьи кланы, живущие на отрогах Черных Гор, предупредить соседей и позвать их с собой.

По этим подземным путям мою команду провожал Репейник, молодой боец, тихий, задумчивый и калека. В последнем бою за Морайю он лишился правой руки по локоть, ранение прекратило его карьеру как воина, и инженеры взяли его к себе в ученики. К нынешнему времени Репейник научился отменно разбираться в картах и вывел нас через удивительные места кратчайшей дорогой.

Морайа, обжитая эльфами и переделанная ими в духе Света, закончилась на удивление быстро. Эльфы не умели так лихо ориентироваться в подземном мире, как созданные для пещер орки. Многие лазы, ведущие в глубокие переходы, растянувшиеся на сотни миль, подгорные мастера просто заделали, опасаясь нападения какой-нибудь неожиданной нечисти — подозреваю, что в глубине души и эльфы, оказываясь под землей, начинали истово верить в Барлога. Дикие пещеры, лишенные разработанной системы вентиляции и освещения, сложные и узкие ходы, зовущиеся в обиходе аршей «шкуродерами» за прямую возможность оставить на шершавых стенках не только клочья одежды, но и куски собственной шкуры, провалы и подъемы, подземные озера — все это мало интересовало подданных королевы Маб. Даже спускаясь под землю, эльфы, в сущности, оставались наземными жителями, им не хватало неба и леса; вряд ли каменная имитация могла бы потешить по-настоящему что-нибудь, кроме самолюбия. Нехоженые бездны и тьма, близкая к Предвечной Тьме, казались моим бывшим соратникам — да и мне до некоторого времени, чего уж там! — отвратительными и ужасными.

А вот орки видели все эти провалы и лабиринты девственными и прекрасными, как дикий лес, не знавший топора. Я следовал за местным проводником, слушал суждения моих друзей и мало-помалу проникался потусторонней прелестью пещер. При свете орочьего фонаря, тусклого, но не коптящего, как факелы, я рассматривал фантастические колонны, созданные не чьими-то руками, а многовековой неторопливой работой грунтовых вод — поверхность их казалась гладкой на ощупь, как шелковая. Натеки известковых отложений на стенах казались изысканными окаменевшими драпировками; бахрома сталактитов кое-где соединялась со сталагмитами, выраставшими из пола, превращаясь в фантастическую решетку. Иногда встречались совсем уж чудные предметы, вроде естественных, появившихся сами собой статуй: выступающий из стены пещеры кусок породы, к примеру, вода так обработала, что он сделался необыкновенно похож на драконью морду с одним приоткрытым глазом и длинными шипами, растущими вверх по хребту. На карстовой плите под этой волшебством созданной драконьей головой арши оставляли свечи и сушеное мясо для того, кто, возможно, будет нуждаться в свете и пище, блуждая по дальним переходам. Репейник рассказал, что местные называют это действо «кормлением дракона»: