Московская Плоть - Татьяна Ставицкая Страница 64

дом 43, строение 1-1а – Мещанский районный суд.

По четной стороне:

Дом 2 – Московский научно-технический центр «Красные ворота»;

дом 2/1 – Российские железные дороги (ОАО РЖД): Главный вычислительный центр;

дом 4/2 – ресторан «Виардо»;

дом 6/2, строение 3 – издательство «Пан Пресс»;

дом 6/2 – Российские железные дороги: Центр фирменного транспортного обслуживания;

дом 12а – кафе «Весна на Каланчевке»;

дом 16 – Торговый дом «Кит»;

дом 14а – кафе «У Кирилловны»;

дом 22 – Желдортрест;

дом 26 – (ИМДТ) Институт Моды, Дизайна и Технологий: железнодорожный колледж № 52;

дом 28 – Фабрика электрической развески чаев Торгового дома «С. В. Перлов и И. И. Кузнецов»;

дом 32 – Московская коллегия адвокатов системы биоэкологической безопасности и здравоохранения Российской Федерации.

Необходимо было понять, какой именно объект является закамуфлированной целью и стратегическим планом лондонских, заказавших ради него целую улицу.

– Давайте методом исключения, – с апломбом эксперта предложил Фофудьин.

– Естественно! – в раздражении бросил Параклисиарх.

– Предлагаю первыми вычеркнуть издательства и визовый центр Финляндии. На кой ляд им визы в Финляндию? – озвучил самый очевидный ход Фофудьин и обвел аудиторию взглядом мэтра. Никто не возражал.

Далее расстались с кафе «У Кирилловны» и с рестораном «Виардо», с кафе «Весна на Каланчевке» и рестораном «Золотой дракон», ввиду абсурдности притязаний. Хотя Фофудьин находил данные объекты вполне стратегическими, и не без оснований: там столовалась чистая публика.

– Мало, что ли, ресторанов в Москве? Каждая вторая дверь! – возразил Малюта.

После некоторой пикировки вычеркнули чайный дом, Мюзик-холл, а также Торговый дом «Кит», давно перешедший в разряд плотвы.

Остальные объекты можно было отнести к жизнеобеспечивающим, большинство которых легко группировалось в железнодорожные. Оставались еще отделение связи, банк, кроме того, сильно смущал топливно-энергетический комитет.

– Что-то этот набор мне напоминает, господа, – заговорил молчавший до сих пор Бомелий. – Вокзал, банк, телефон, телеграф… Не иначе революцию готовят в наших пенатах. А я, признаться, плохо сплю после употребления взволнованной плоти. Поэтому нахожу всю эту затею с игрой нецелесообразной! Предлагаю свернуть мероприятие и заняться насущными вопросами.

Бомелий любой ценой стремился погасить эту вспышку активности Совета безопасности. Иначе мог рухнуть весь его тщательно выстроенный план, связанный с аукционом.

– А суды тут при чем? – подал голос Уар. – Зачем лондонским, к примеру, Басманный суд?

– Так транжирят элитную плоть почем зря! Элитная плоть у них рукавицы в тайге шьет. Разве ж это дело? А лондонские, не будь дураки, хотят всю элитную московскую органику к себе в Лондон отсосать. И, позвольте напомнить, немало в этом преуспели! Рачительные потому что. Это только у нас разбазаривать можно. От широты загадочной души. – Бобрище закончил свою гневную речь и уселся на место подле Фофудьина, одобрительно кивавшего головой.

Поступиться одной улицей, пусть даже с некоторым количеством жизнеобеспечивающих объектов, ради сохранения реноме комьюнити и предотвращения дезавуирования самого его существования – жертва, по мнению присутствовавших, того стоила.

Итак, предстояла игра, которая никак не устраивала Бомелия.

Прежде всего, следовало выбрать место проведения игры. Для этого вполне годились оставшиеся в Москве казино, запертые изнутри на клюшки. Охранялись казино лучше, чем музеи, что исключало попадание случайных людей. Ситуация вынудила Бомелия принять удар на себя. Он напомнил благородному собранию историю своего выигрыша перспективного участка у Николая Павловича. Благородное собрание сочло довод весомым и неоспоримым.

В условленный день клюшка была вынута из пазов. Лондонские ответили на вызов, и теперь выбор оружия был за ними. Вист! Выбор не удивил московских. Противники предложили старую и любимую игру, изобретенную англичанами. За столом сидели две пары игроков: граф Сен-Жермен – напротив Бомелия, лондонских же за карточным столом представляли Фома Кентерберийский, более известный как Томас Беккет, и его визави – лондонский торговец мехами Буршир – тесть Кромвеля, приобщивший в лихую годину своего зятя доподлинно.

Меньшая карта оказалась на руках у Бомелия. Следовательно, ему и сдавать. Играли по-взрослому: полной колодой в пятьдесят две карты. Граф Сен-Жермен с изумлением наблюдал за грубыми, нарочитыми манипуляциями партнера. Но главное правило этой игры – молчание. После окончания первой половины роббера сдающий реализовал свое право переменить колоду. Вскоре опытные игроки – лондонские – вычислили, что Бомелий имеет на руках требуемую масть, но не дает ее, а сбрасывает ненужные ему карты. Их требование оштрафовать соперника на пять понтов, или на три взятки, встретило горячие возражения Дядьки.

От бдительного ока Фомы не укрылся тот факт, что дамы, допущенные в игровой зал, одетые в красное и черное, как-то подозрительно суетились: маячили за спинами лондонских игроков и попеременно либо шуршали красными юбками, либо теребили черное страусовое боа, производили какие-то замысловатые манипуляции руками. Все это выглядело бы весьма шаловливо, если б не игра.

Махнув скрипачу с намерением отвлечь внимание противников, Бомелий под звуки «Прекрасного розмарина» передернул карту, хотя, по прикидкам его партнера, на руках у Дядьки имелось пять онеров.

Лондонские возмутились столь наглым балаганом.

– Да вы жульничаете, господин отравитель! – закричал меховщик.

– Мухлюете, аптекарь! – скривился Фома.

– Еще попы меня учить будут! – Бомелий расхохотался и тут же получил оскорбительный шлепок по носу картами от Фомы.

Неизвестно, что более разозлило Бомелия – слово или действие, но он кинулся на обидчиков. Хотя именно на такой исход игры он и рассчитывал – сорвать мероприятие и довести дело до аукциона, на который у него имелись весьма определенные планы.

Никто из соратников не пришел на подмогу Вечному Принцу. Уж очень глупой и топорной выглядела вся его суета за карточным столом.

Наваляв Бомелию по первое число, лондонские с достоинством удалились, показав в дверях оскорбительный жест московским. Аукцион был теперь неизбежен.

Последовавший разбор полетов носил характер жесткий и нелицеприятный.

– Что это было, любезный? Что за цирк вы изволили тут устроить? – возмущенно вопрошал граф. – Что за дерготня? У вас что – блохи в кафтане завелись?

– В голове у него блохи, борщ ему в грызло! – высказался Бобрище без всякого почтения к возрасту и давним историческим заслугам Дядьки.