Из меди и перьев - Элииса Страница 64

Сольвег кивнула в ответ и приложила палец к губам. Не этого разговора она ждала. Не хватало еще, чтобы при Микаэле ей стали задавать вопросы о том, кто отец.

– Садитесь, друзья, я зажгу пока свечи.

Свет проникал в палатку через вход, но его явно не доставало. Кая укрепила на подсвечнике несколько коротких огарочков и чиркнула спичкой. Пламя весело затрещало на фитилях, освещая стены и пол. Сольвег посмотрела на свою новую знакомую, которую не так давно спасла от разбушевавшегося хозяина, и удивленно приподняла брови. Ее рука двинулась к Микаэлю и еле заметно толкнула его. Незамеченным этот жест не остался, и Кая-Марта горько хмыкнула, бросая горящую спичку на дно маленькой вазы с цветами.

– Да, я на цепи, – сказала она. – Уже третьи сутки. Так что вы можете догадаться и о том, как чешется моя нога, и о том, какая тяжелая цепь. Неплохой подарочек для правой руки хозяина лагеря, не находите?

Сольвег с Микаэлем недоуменно переглянулись. Разговор начался совершено не так, как они планировали. Кая стояла перед ними на цепи и с заплаканным лицом, но руки ее были надменно сложены на груди, а губы крепко сжаты. Она была уже не очень похожа на ту хрупкую девчонку, которая крутилась, как юла, по лагерю, да смеялась смехом сотни крошечных колокольчиков. За эти несколько дней она набрала пять лет. Сольвег чувствовала себя неуютно.

– За что тебя так? – тихо спросила она, стараясь не заглядывать девице в глаза. – Кто обидел тебя?

– За что? – Кая усмехнулась и сама села на табуретку. – Будто нужна причина хозяину, чтобы заковать рабу. Ты же видела все, Сольвег Альбре, – повернулась она к ней. – К чему же теперь расспросы.

– Минуточку, – Микаэль перебил обеих. – Может, ты объяснишь, как ты можешь быть и рабой, и правой рукой? Я чего-то не понимаю. Мы с тобой, конечно, не близкие знакомые, но все же.

Кая посмотрела на него пристальным взглядом, а потом потупила глаза, будто сболтнула лишнего.

– Улаф – мой господин, – проговорила она. – Я выполняю свою работу, а он решает, когда стоит меня наказывать. Ничего сложного, добрые гости. Но довольно о моих печалях. Их у меня достанет и на целый вечер рассказов. Столько их, сколько звеньев в этой цепи, будто из слез моих она выкована. О таком не поют и стихов не слагают. Одна надежда, что перебродят во мне однажды все мои горести, сладятся в одно добротное вино, в один зрелый плод. Может, тогда все будет не даром.

Микаэль цокнул языком.

– Опять ты, красавица, говоришь загадками, – он грустно глядел на предложенные Каей пшеничные лепешки, от которых веяло жаром. – Я этого еще в первый раз наслушался, госпожа. Побереги свои сказки для моего друга.

На лице Каи мелькнуло что-то неуловимое, точно внезапно разбуженный страх, но она тут же совладала с собой.

– Как давно ты видела его, Кая-Марта? – вкрадчиво спросил южанин; голос его был мягкий и дружелюбный, но Сольвег посмотрела в его глаза, и они показались ей ледяными, точно морозная сталь. Вот тебе и теплый нрав выходцев с юга.

Кая-Марта невозмутимо мешала крохотной серебряной ложечкой в чашке. Будто все это и вовсе ее не касалось.

– Давно я его видела, – проговорила она. Глаз на южанина она не поднимала. – Может, даже и в прошлом месяце. Я слышала, будто он нездоров. Меня не пустили к нему.

Сольвег удивленно вскинула брови. Микаэль рассказывал ей, что видел женское платье за ширмой. Тонкий уголок расшитого подола. Либо Кая обманывала, либо у Эберта еще и шашни со служанками, во что поверить было очень непросто. Микаэль обменялся с ней взглядом и снова обратился к хозяйке шатра.

– Он нездоров, это правда. И нам нужна твоя помощь. Мы видели его несколько недель назад. Он был слаб, раздражителен. Сильно похудел и перестал интересоваться миром. Любой знакомый вызывает у него какую-то странную смесь отчаяния и гнева. Даже нас он выставил вон – хотя, казалось бы, кто к нему ближе, чем мы или его собственный брат, которого он прогнал от ворот.

– Ланс? – тихо проговорила Кая-Марта, уставившись на пламя свечи. – Я знаю Ланса. Слышала, и дитя у него появилось… – она вздрогнула и взглянула прямо на них. – А вы не думали, что он просто изменился, хочет начать новую жизнь с нового листа, изменить каждый дюйм своих мыслей. Может, вам нечего и бояться.

– По твоим словам, ты не видела его, – возразил Микаэль. – А мы видели. И знаем, как обстоят дела. – он запнулся. – И даже знаем, что причина тому, иначе бы к тебе не пришли.

Глаза Каи-Марты сузились. Она сжала крохотные худые кулаки и гордо подняла голову. В медовых глазах появился гнев.

– Если вы сюда пришли в чем-то меня обвинять… Если вы хотите сказать, что я своей дружбой как-то повлияла на рыцаря…

– Остынь, Кая-Марта, – Сольвег неловко протянула руку к новой подруге и накрыла ее сжатый кулак своей ладонью. – Он совсем не это хотел сказать. Ты же знаешь мужчин. У них разум редко связан когда с языком.

– Возмутительно… – начал было Микаэль, но Сольвег вновь его перебила.

– Дело в том, Кая-Марта, что мы узнали причину… Ты наш единственный друг здесь, в лагере Горных домов, а ты извини меня, но причина в вашей родне. Вернее, связана с ней.

– Я тебя слушаю, Сольвег Альбре, – кивнула настороженно девушка, но кулаки не разжала. Сольвег чувствовала ее вены под своими пальцами и как бьется сердце.

Она еще раз бросила тяжелый взгляд на разобиженного Микаэля.

– Ты же много сказок знаешь, много легенд… – не выпалить же сразу, что среди них нашелся душегуб и убийца.

– Это сирин, – Микаэль облокотился на стол и не мигая посмотрел на Каю. – Птица-сирин, птица-оборотень, что живет в Синих горах, откуда вы родом. Извини, госпожа, но мы считаем, что одного из них вы нечаянно прихватили с собой.

Тишина будто обухом упала сверху. Биение сердца в ее жилах стало таким медленным, что Сольвег перестала его различать. Улыбка, казалось, застыла на лице Каи-Марты, точно натянутая бельевая веревка под тяжестью, вот-вот лопнет.

– Кая?

– Я уже говорила твоей подруге, Микаэль Ниле, – холодно кивнула Кая. – Сиринов не существует. Их не было уже несколько веков в наших горах, и их гнезда-замки давно пустуют, только пыль и пух кружатся по полу. Сирины – это лишь страшная сказка, которой пугают детей. И тех, кто боится собственной тени, отблесков пламени в острых когтях… Их нет, – ее голос дрогнул и дыхание перехватило, из горла раздался хрип и сдавленные рыдания. – Их нет, правда нет, – она закрыла лицо руками, и вскоре из-под пальцев по щекам потекли горячие слезы. Тихое всхлипывание срывалось с ее губ.

– Госпожа, извини, если мы огорчили тебя, – Микаэль суетливо то подливал ей в чашку липовый чай, то пытался погладить ее по плечу. У него всегда были проблемы с плачущими красавицами – он никогда не мог пройти мимо. – Ну, госпожа, утри свои слезы, что бы ни расстроило тебя, оно не стоит того. Мы не хотели тебя обижать. Прости меня, дурака, если был груб. Ну же…