Варяжский меч - Андрей Максимушкин Страница 64

На днях пришел корабль с послами новгородского князя Володимера. Княгиня их в тереме приютила, пишет, что новгородцы с миром пришли. Но о делах будут говорить только с князем, сейчас возвращения Белуна ждут. Да еще штуку одну отчебучили. В четвертый день седмицы в храме Радегаста дюжину быков зарезали, да еще хотели трех христианских рабов к требе присовокупить.

— В храме-то зачем? — вылупил глаза на лоб Славомир. Он не понимал этот странный обычай, заведенный Володимером Свентославовичем.

— Так и пишет: зарезать хотели на требнике, — скрипнул зубами Белун. — Вернусь домой — разберусь. Старого Слуда в городе нет, с ратью пошел. Наверное, кто из младших волхвов беззаконие допустил. Добро, матушка вовремя вмешалась, запретила новгородцам людей без ведома старшего волхва резать.

Старый князь осуждал такие нововведения. По Прави на жертвенном камне перед образом Бога можно человека в требу Богу принести. Но только того, кто сам вызвался к Вышнему посланником рода идти, рассказать Богу, что на земле деется, попросить защиты для своего народа. Душа такого добровольца прямиком в небесный Ирий попадала. Большая честь. Не каждому позволено свою жизнь Вышнему жертвовать, только русу с чистым сердцем и помыслами, кто сам вызывался жизнь за род отдать.

Осквернить же храм кровью христиан?! Дело нехорошее. Кабы Перун Радегаст не разгневался, разобрав, каких гонцов ему шлют. Чужеземцев в других случаях в требу закалывают, и обряд другой свершается, не в храме, а рядом.

Обсудив дела, князья поймали коней и поехали к стану. И вовремя. Как раз к их возвращению гонец от Олега Древанского примчался. Молодой, с короткими реденькими усиками гридень поднялся с лежавшей у костра попоны, где он жадно рвал зубами жареную утку. Сразу было видно: человек проделал большой путь, гнал, не жалея ни себя, ни лошадей. Древанин, пошатываясь, двинулся навстречу князю ободритов, на ходу размазывая жирными руками грязь по лицу.

— Князь Белун, мой князь Олег привет тебе шлет. Мы саксов под Живицами разгромили. Маркграфа Ульриха взяли, а с ним сотню пленных. — Несмотря на смертельную усталость, глаза юноши светились радостью.

Белун молча спустился с седла, снял с себя богато украшенный, расшитый золотой и серебряной нитями мятль и набросил его на плечи гонца.

— Эй, гридни! Быстро накормите древанина с дороги, в бане напарьте и шатер найдите ему близ моего. А тебя, как отдохнешь, жду вечером на круг. Расскажешь, как дело было.

Гонец только согласно кивнул и вернулся обратно к костру и ожидавшим его ободритским дружинникам. Воин два дня и ночь без отдыха на трех заводных шел, от усталости и после скачки его ноги не держали. Он даже забыл поблагодарить князя за дар. Хотя не каждому такую честь, как мятль с княжеских плеч, оказывают. Разум человека был слишком утомлен, чтобы воспринимать хоть что-то, кроме урчания прилипшего к позвоночнику желудка. Впрочем, Белун и Славомир его прекрасно понимали. Самим не раз приходилось вот так сутками подряд коней гнать.

— Вот это верное дело, — улыбнулся старый князь, поглаживая свой ус. — Теперь саксы с верховьев не сунутся. Перекрыл древанин путь и войско магдебургское разгромил.

— Это не Славер, — кивнул в ответ Славомир.

— Ничего, и с люблинским княжичем неплохо вышло. Нам нужно было из Старграда саксов выгнать, вот и выгнали. В нашу пользу дело пошло.

Широкий шлях тянется по гребню каменистой гряды. Отсюда открывается прекрасный вид на все стороны, правда, противный холодный ветерок до костей продувает, но это нестрашно. Достаточно запахнуть прочный, теплый мятль, подоткнуть полы — и можно спокойно ехать. Ветер и холод воину не помеха. Куда важнее одно, незаметное с первого взгляда, преимущество этой проторенной в незапамятные времена забытыми предшественниками дороги. Вода с гребня стекала, просачивалась сквозь растрескавшийся камень, песок и щебень. Даже сейчас, в осеннюю распутицу, лошади по шляху шли быстрой рысью.

Прошедший ночью дождь оставил на дороге только мелкие лужицы. Никакой грязи и разбухшей от воды, скользкой глины. Подковы лошадей цокали по слежавшемуся гравию и утоптанному тысячами ног и колес щебню. При желании можно было в галоп пуститься.

Сейчас старый торговый шлях между Люблином и Старградом поражал своей пустынностью и безлюдностью. А в старые времена, деды рассказывали, здесь порой обозы и путники сплошным потоком шли. Многие в стольный Старград стремились, кто по торговым делам, кто в дружины могучих князей или буйные ватаги находников вступить, а кто в храме светлым Богам поклониться, у мудрых волхвов совета спросить.

Время прошло, все изменилось. Не только старый путь, но и окрестности, вся Вагрия обезлюдела. После волны норманнских и саксонских набегов почти никого на этой земле не осталось. Кто не погиб под вражеским мечом или в рабство не попал, тот в ободритскую или велетскую землю ушел.

Редко-редко со шляха можно углядеть струйку дыма на горизонте или встретить село. Да и что это за села! Крепким высоким частоколом с заборолами обнесены. А зачастую городьба поверх вала идет. Огнищане и смарды в поле с оружием выходят, жен и девиц без надежной охраны за ограду не выпускают. Если селение не укреплено, это, скорее, саксонские, тюрингские, швабские или еще какие колоны, переселенцы. Много их при старом Оттоне появилось. Чужаки. Пока под защитой саксонского меча страха не знали, а что дальше с ними будет, только одному Роду известно.

Наметанный глаз путников видит, что после недолгого затишья война докатилась и до этих мест. Нет, пожарищ не встречается, следов лихих набегов викингов не видно, но по первому взгляду на редких встречных все понятно становится. Даже глупые колоны при виде скачущего по дороге отряда разбегаются, прячутся по оврагам. В немногочисленных селениях русов ворота закрыты, над частоколами шлемы, копья и луки виднеются. Кто знает, кого там несет? Может христиане скачут? Вот и запирают засовы, готовятся встретить незваных гостей железом. А может, там уже христиане живут и, в свою очередь, варягов опасаются. В этой земле все может быть. Один Ящер разберется.

Побаиваются местные едущего по своим делам десятка дружинников. Хотя какой это десяток. После битвы у Вюмме под рукой Рагнара только пятеро бойцов осталось. В стане у Биткова Славомир свою дружину пополнил. Рагнару двоих отроков дал. К старому Белуну много воинов идет, принять под свою руку просят. Вот князь сыну и дал сотню гридней.

Новички не ахти, их, по-хорошему, еще год натаскивать надо. Один из-под Гавеля пришел, Грацем зовут. Отрок безусый, выучка никакая — в седле держится и топором отмахиваться может. Кажется, не воинского рода, из свободных землепашцев вышел. Да еще христианином был. Только в стане под Битковым обряд очищения прошел.

Зато второго Рагнар знал сызмальства. Ратибор из Барты, младший сын Пересвета Тихони. Как его не знать! В одном городе росли, вместе на пристань бегали отцов из походов встречать. Ратибор на четыре года младше, но из хорошего воинского рода. Пересвет своих сынов на ратную науку с детства натаскивал, учил по Прави жить и честь рода беречь. За земляка десятник был спокоен: свой, не предаст и не струхнет. Отец и братья у него никогда свою честь не умаляли, и этот не уронит. Кровь обязывает.