Вчера будет война - Сергей Буркатовский Страница 66

Один из пиков облачной гряды тянулся километров до десяти, не меньше, но бомбардировщик обошел его стороной, над восьмикилометровым «перевалом». Тяжелую машину лишь слегка тряхнуло, и внизу раскрылась черная, на первый взгляд и по сравнению с белоснежными грудами облаков, бездна. Уже второй взгляд ловил извилистую береговую линию, приведенные то ли легким снежком, то ли инеем леса, неразличимые детали городков. Земля была видна до самого горизонта, и за скатом облачной гряды не было ни тучки.

– Антициклон, – в голосе метеоролога слышалось удовлетворение от хорошо сделанной работы, – совершенно определенно – арктический антициклон. Судя по всему, от минус десяти до минус двадцати в нижних слоях.

– Понял. Радист, связь с базой. Идем дальше? Горючего у нас еще километров на триста, потом возвращаемся. Или сразу домой? – Штатские или полуштатские, но во всем, что не касается прямо и непосредственно управления кораблем, метеорологи сейчас были главными.

– Согласен, командир. Пройдем сколько можем, оценим размеры. А потом на базу, да.

«ТБ-7» шел на девяти километрах, взбудораженный воздух принимал в себя насыщенные углекислотой и водяным паром выхлопные газы, мгновенно высасывая из них тепло. При минус пятидесяти градусов за бортом пар мгновенно кристаллизовался в микроскопические иголочки, образующие за тяжелой машиной пышный, хорошо заметный с земли инверсионный шлейф. Это было красиво, однако пара «мессеров» из финской ПВО руководствовалась совсем другими эмоциями. Одинокий высотный самолет мог быть только разведчиком, а значит, должен быть сбит. Турбокомпрессоров на «Bf-109F» не было, но легкие машины с мощным мотором и без них карабкались вверх весьма уверенно. Хвостовой стрелок «ТБ» засек истребители на фоне земли всего с пары километров, когда те обзавелись собственными шлейфиками. Бомбардировщик дернулся, но от границы облаков они ушли километров на сто, минут двадцать лета – и эти двадцать минут надо было продержаться.

Пулеметные турели тяжелых бомберов – это сила, когда те идут в коробке машин в двенадцать, а лучше – под сотню. Тогда на пути истребителей встает стена свинца, пробить которую можно только сочетанием тактики, мастерства пилотов – и количества, естественно. Одинокий бомбардировщик против двух грамотных пилотов не жилец, разве что повезет.

Не повезло. После двух коротких очередей стрелок в хвостовой турели завалился на пулемет, еще пара заходов покончила с бортовыми точками и верхним куполом. В разреженном воздухе «мессеры» маневрировали с трудом, что позволило отчаянно (насколько позволяла высота) маневрирующему разведчику выиграть хоть сколько-нибудь времени. До облаков оставалось всего две-три минуты – но этих минут не было. Уже не опасаясь пулеметов, «Мессершмитты» один за другим зажгли оба левых мотора. «ТБ-7» свалился на крыло и посыпался вниз. В полутора тысячах километров восточнее один оператор сделал отметку о потере очередного метеоразведчика, а другой прочертил курс и скорость холодного антициклона, неотвратимо надвигающегося на европейскую часть Союза.

65. При стрельбе на уничтожение огневой налет ведут, как правило, беглым огнем. Если по условиям обстановки цель должна быть подавлена в кратчайший срок, то для ее подавления назначают огневой налет без указания его продолжительности.

«Наставление по управлению огнем наземной артиллерии», изд-во НКО СССР, 1939

Старший сержант Лемехов лежал между могилами мещанина Пузанова и безгильдеиного купца Братухина почти пять часов. Деревья на кладбище были скошены артиллерийским огнем, словно гигантской косой, так что маскироваться среди могилок, да плюс под поваленными стволами было одно удовольствие. Изредка в оптике винтовки за речкой и в развалинах Канатчиковой дачи наблюдалось шевеление, но для стрельбы по «пациентам» было слишком далеко. Лежащий на три могилы справа наблюдатель что-то хрипел в телефон, но, видимо, командование сочло перебежки немцев недостаточным поводом для огневого налета. Хотя тяжелые снаряды артиллерийских фортов могли бы успокоить нынешних обитателей больницы не хуже смирительной рубашки – начальству виднее.

Начальству всегда виднее. Ну почти всегда.

Его дело вел целый старший майор госбезопасности, не какая-то мелкая сошка. Разобрал по косточкам весь тот злосчастный вечер, когда он, Лемехов, почти пропустил через границу предателя. Он был готов к расстрелу – считал его заслуженным. Его ротозейство стоило жизни двум лучшим бойцам заставы и, судя по въедливости следователей, привело к большому ущербу для страны. Пусть перебежчик был убит – то, что он нес через границу, похоже, было чем-то очень, очень важным.

Поэтому, когда почти через два месяца осунувшийся старший майор протянул ему красноармейскую книжку, он не сразу поверил и понял, что происходит.

«Пограничник из тебя, Лемехов, хреновый. А вот стрелок – неплохой. Так что иди – и стреляй». Только тогда Лемехов и узнал, что началась война.

Он стрелял – редко, как и любой снайпер, точно – как снайпер хороший. Их воздушно-десантная бригада ни разу не видела самолетов, кроме как над ними – немцев, которые пытались смешать их с землей, и изредка – наших, которые занимались тем же по ту сторону фронта. Парашютов тоже не видели – кроме тех, что раскрывались над сбитыми летчиками.

Ими затыкали дыры, их бросали под гусеницы танков и удары штурмовых групп немцев, под снаряды гаубиц и очереди пулеметов. Потом отводили, пополняли молодыми, здоровыми и полными готовности умереть за Родину парнями. Большинству это – умереть за Родину – удавалось, часто в первом же бою. Немногие выжившие учились не умирать, а убивать врагов. Но таких, научившихся, было мало, и они отступали, сменялись – и затыкали новую дыру, каждый раз на другом участке фронта, но все дальше и дальше на Восток.

А потом – они уперлись спинами в московские кварталы, и отступать стало некуда. Немцы тоже уперлись. Не в них, Лемехов трезво оценивал ситуацию, а в огневой вал, который обрушивали на наступающую пехоту и танки тяжелые орудия из глубины обороны. Теперь главными становились не пулеметчики и стрелки, а наблюдатели с полевыми телефонами. Хотя расслабляться, конечно, не следовало.

На кончик носа упала снежинка. Как будто пахнуло зимой, Забайкальем… Скоро, видно, подморозит.

Лемехов плавно провел стволом вправо-влево. Все как обычно – в поле зрения прицела попали развалины больницы, глинистый берег речки с неизвестным названием, две порушенные то ли колокольни, то ли водонапорные башни, станция на горизонте, пять подбитых танков, которые немцы так и не смогли либо так и не захотели вытащить. Выдохлись? Хорошо если так. Хотя вряд ли, конечно.

Черт. Накаркал. С немецкой стороны послышался резкий свист, справа, слева, сзади встали дымные столбы разрывов. Налет был недолгим, но мощным, как летний ливень. По берегу речки уже тянулась полоса дыма, скрывающая немецкие позиции. Сейчас начнется.

Первого немца, выскочившего из дымной стены, Лемехов снял влет. Менять позицию не стоило – дым мешал не только нашим, но и немецким пулеметчикам. Потом фрицы поперли валом, с флангов застучали «максимы». Угловатая коробка танка прорезала сизые клубы, сразу два или три росчерка отрикошетили от брони. Танк повел башней, выискивая позиции пушек. Найти их он не успел.