Лунный нетопырь - Ольга Ларионова Страница 66

Шаг, легкий и размашистый, заставил ее пуститься следом едва ли не вприпрыжку; они вернулись в затененную аллею, где в нижней мягкой листве суетливо копошилась какая-то непевчая летучая мелочь. Горон величественно опустился на плоский камень (как на трон — отметила про себя принцесса), нимало не заботясь о том, как устроится его спутница.

Хорошо разыгрываемая царственность этого бродяги ее нисколько не раздражала, а скорее забавляла, поэтому она просто наклонилась, расчистила себе местечко от мелких камешков и уселась прямо на теплую землю в своей любимой позе, подтянув коленки к груди и охватив их руками. Едва уловимая пульсация почвы, так поразившая ее в прошлый раз, чувствовалась и на этом месте, смутно доносились какие-то звуки, вроде журчания. А может, это и не корень дерева, а подземный ручей? Но спрашивать о таких мелочах не стоило — было очевидно, что Горон собирается о чем-то поговорить.

— Ты пугал меня Нетопырем, — напомнила она. — А сам…

— Привычка. Я давно смирился с тем, что он следит за каждым моим шагом, — проговорил Горон, и голос его прозвучал глуше обычного. — И теперь я уже не знаю, то ли он — там, где я, то ли я — там, где он.

Она от удивления чуть не вскочила на ноги:

— Постой, постой, так значит ты… как это… тоже поползень?

На унылом лице ни возмущения, ни усмешки:

— Скородумье. Твой детский ум на другое и не способен. Нет. На всем Новоземье нет у Нетопыря противника непримиримее, чем Горон, и нет у Горона врага злее, чем Лунный Дьявол. Нам вдвоем нет места в одном мире.

Древние боги! Если бы он слышал себя со стороны! Это не злоба, не ненависть… Это отчаяние. И неужели все это — правда?

Правда.

— Горон, но ведь ты не волшебник, и любой меч против Лунного Властителя — все равно, что соломинка. Почему же до сих пор он не справился с тобой?

— Мудро. И мой ответ не сделает мне чести: я думаю, что он таким образом просто забавляется. Он ведь страшно одинок, и мимолетные девочки, которых он время от времени умыкает в один из своих замков — все равно, что мотыльки-однодневки перед ликом вечной луны. Ведь Нетопырь бессмертен, он уже властвовал над этим безлюдным миром, когда сюда пришли кампьерры и маггиры, и никто пока не знает средства — а кроме меня и не хочет знать — как его уничтожить… или хотя бы прогнать.

— А стоит? — невольно вырвалось у нее. — Мне вот даже жалко его… Немножко.

— Ребячество. Ты, вероятно, не знаешь, что это такое: находиться под властью чужака. Но для свободных номадов, из племени которых я веду свой род, гнет такой власти просто невыносим.

И еще как знаю! Иначе не отреклась бы от собственной семьи.

Рано, рано выдавать ему свои секреты!

Да уж, пусть лучше расскажет о себе. Нет мужчины, который устоял бы перед искушением воспеть собственные подвиги, когда на него смотрят снизу вверх широко раскрытыми глазами… А такими, как у нее — особенно. Это если без фальшивой скромности. Кстати, не лишним будет и ему чуточку польстить:

— Ну, по тебе сразу видно, что ты — из рода врожденно непокорных.

Что-то дрогнуло в его лице, но только не улыбка.

— Проницательность… Нет. С твоим возрастом это качество несовместимо. Просто кто-то уже успел поведать тебе обо мне.

Да нет, Горон! Честное слово! И если тебе неприятно рассказывать о том, как и с кем ты сражался и как тебя искалечили — не надо. И я не буду никого расспрашивать.

— Действительно. Я смогу сделать это сам. Нам предстоит еще не одна утренняя встреча. И раз это тебя занимает, то знай: никто и никогда не побеждал Горона.

— Но твое…

— Уродство. То, что ты видела и что стало для меня таким привычным страданием, что я научился его даже не замечать — это наследство от моего непокорного предка. Я родился таким. Как и мой отец, и мой дед. Я даже не знаю точно, в котором поколении мой великий прапрадед был искалечен Нетопырем и предан проклятию — передавать своим детям эту неизбывную боль.

Он запнулся, словно проверяя: а не покинул ли его наследственный недуг? Нет, конечно. И странное дело: только сейчас принцесса догадалась, что ее собственное щемящее томление — это отзвук его страдания, которое ее тело готово было взять на себя… Она даже не сразу расслышала то, что он продолжал:

— …предание. В последней своей подлунной битве мой пращур сошелся с этой тварью, когда его возлюбленная еще не стала его женой. Их общей мечтой было сбросить иго крылатого деспота и жить по собственным законам. План был прост: заманить Нетопыря в ловушку и опутать сетью, поломав крылья.

Вот теперь по его лицу действительно пробежала усмешка.

— Наивность… Ошибка моего прапрадеда заключалась в том, что в его время почему-то существовало заблуждение, будто вся сила Нетопыря заключена в его крыльях. Ночной дьявол побеждал своих противников довольно странным даже для колдунов способом: он ограждал их невидимой стеной и оставлял под палящим солнцем, где уже к полудню они умирали от чудовищной жажды и ожогов. При этом было замечено, что в тот миг, когда воздвигалась эта призрачная преграда, нетопыревы крылья распахивались, словно он готовился взлететь…

Сэнни невольно вздрогнула — да, перед тем, как липкая пелена окутала ее тело, она заметила взмах пепельного крыла. Но Горон не спрашивал о подробностях ее встречи с Властителем Ночи, и она сочла за лучшее промолчать. Сначала нужно выслушать до конца его самого.

— Ошибка. Но на ней и строился план заговорщиков, — продолжал он свой рассказ. — Раз Нетопырь побеждает людей, лишая их возможности двигаться, значит, и его самого можно одолеть таким же способом. Вот они и заманили своего врага в западню — как я подозреваю, он попросту забавлялся тем, что позволил себя пленить. А потом… потом невидимая сила, ощущаемая как исполинский липкий хлыст, разметала как нападающих, так и саму ловушку. На открытом месте остался только предводитель восставших, а вокруг него — стена, невидимая и непроницаемая. Говорят, у крылатой твари не появилось даже желания потешиться, глядя, как тщетно мятежники пытаются пробить ножами и острыми камнями несокрушимую преграду, и он удалился, не оглядываясь. Не пытался этого сделать только сам их предводитель. Приникнув к невидимой стене, он до самого рассвета говорил с той, которая так и не успела стать его женой; последние, как он думал, часы своей жизни он потратил на то, что заставил свою возлюбленную дать клятву с первыми же лучами солнца удалиться от места казни в спасительную тень подлесья, беречь себя ради его памяти, а затем от любого из бывших соратников родить сына, который продолжил бы дело отца…

— Так значит, ты все-таки не его потомок?

Не перебивай! Разве не чувствуешь, что ему легче, когда он с тобой говорит?

— Нетерпение. Быстролетная примета юности… — бесстрастно продолжал Горон. — Но впереди еще самое страшное, что пришлось пережить моему прадеду. Как повествует предание, он был человеком богатырского сложения, недюжинной силы и звериной выносливости. Легенды, как правило, приукрашают действительность, но здесь сам факт говорит за себя: это был единственный человек во всем Новоземье, который смог пережить солнечный день. По-видимому, он сжался в комок, чтобы уберечь голову и грудь, и сначала перекатывался с боку на бок, а потом попытался зарыться в каменистый грунт… На этом он и потерял сознание. К заходу солнца мясо на его спине было сожжено до костей, но он был еще жив. С последним дневным лучом стена сама собой исчезла — как видно, крылатому палачу показалось, что урок послушания преподан полностью и дерзкий бунтовщик мертв.