Дело о полку Игореве - Хольм ван Зайчик Страница 67

Судья Ди самозабвенно катался в траве, то хватая когтями, то на миг отпуская белый клочок обгорелой по краям бумажки. Котенок — да и только!

Баг невольно улыбнулся хвостатому другу, подошел.

— Все, все, кончай это, выброси дрянь, нам пора!

Кот, лежа на спине, замер на мгновение, зажав игрушку между лап, посмотрел на Бага. Потом вскочил на лапы и тряхнул хвостом.

— Погоди-ка… — озноб внезапного узнавания пробежал по спине, Баг нагнулся, поднял клочок — Судья Ди тут же плюхнулся обратно в траву, поднял лапу: будем играть?

Баг расправил обгорелые края.

«…велеваю есаулу Крю…» — прочитал он.

Это был кусочек отрывной части [54]того самого распоряжения, которое коварно подсунул ему под печать Максим Крюк.

Нельзя сказать, чтобы это утро было для Богдана столь же безоблачным, каким оно казалось его напарнику — хотя Жанна довольно легко восприняла его осторожную просьбу говорить по телефону до его возвращения трагическим голосом и всем интересующимся кратенько и с подобающими всхлипами отвечать, что Багатур Лобо погиб. Ему почти не пришлось ничего ей объяснять: Жанна опять вспомнила про микрофон, который она некогда столь удачно приколола к одежде Ландсбергиса; «Ну да, что-то в этом роде, любимая», — промямлил правдивый Богдан, но, увидев озорные огоньки в ее глазах, немного успокоился; он не любил врать. Правда, Жанна тут же с тревогой спросила: «А Стася знает?» — «Знает», — отвечал минфа, торопясь к выходу: пора было играть роль человека, удрученного смертью друга.

Уже в повозке его застиг звонок шилана Алимагомедова. Встревоженный начальник Бага хотел знать, как это случилось.

— Все в порядке, Редедя Пересветович, — успокоил его Баг. — С ланчжуном Лобо все в порядке.

— Тогда к чему все это? — В голосе Алимагомедова слышалось откровенное раздражение. — Что происходит?

— Позвольте ему доложить вам лично, — мягко попросил Богдан. — Это не займет много времени. Я беру всю ответственность на себя и обещаю вам, что во второй половине дня вы получите от нас обоих самые полные разъяснения.

Но телевизор смотрели многие — были еще звонки: от Антона Чу, который, деликатно покашливая, поинтересовался, где находится тело погибшего, потому как в соответствующем помещении Управления он его не обнаружил; от старшего вэйбина Якова Чжана, совершенно удрученного гибелью любимого начальника: Яков чуть не плакал; совершенно неожиданно позвонил из Асланіва Олежень Фочикян — деятельный и дотошный журналист приложил массу усилий, чтобы связаться с Богданом; он звонил уже в Управление, там ему ничего толком не сказали… Богдан отделывался от звонивших как умел. Ему было стыдно, и он нешуточно рассердился на Бага: столько хороших людей были искренне огорчены известием, которое им преподнес утренний выпуск новостей! Эти люди переживали, недоумевали, беспокоились… Богдан стал злиться на себя — что согласился с планом друга, позволил все это, допустил… «Господи, прости…» — подумал он горестно, а потом вдруг ясно вспомнил боярина Ртищева, его сломленную горем, безутешную вдову, пустые глаза спятившего боярина ад-Дина… Сколько еще может случиться горя из-за какого-то, как выражается Баг, скорпиона, если немедленно, сегодня же, сейчас же не пресечь его человековредную деятельность?!

А завтрашнее голосование?

«Ничего, — думал Богдан, до боли в пальцах стискивая руль «хиуса», — ничего… Все правильно. Или сегодня — или…» О том, что будет, если сегодня им с напарником не удастся положить конец этому делу, он ужасался думать.

В Управление Богдан заезжать не стал: это было выше его сил. Еще и там ему станут выражать соболезнования и неосмысленно допытываться, как же такое могло произойти…

Вместо этого он, то посвистывая сквозь зубы, то рассеянно напевая вполголоса, бесцельно колесил по оживленным улицам безмятежной Александрии, время от времени взглядывая осторожно в зеркальце заднего вида, и, насколько умел, проверял, не следует ли за ним неотрывно какая-нибудь повозка. «Лес дремучий снегами покрыт… На посту пограничник стоит. Ночь темна, и кругом тишина — спит любимая наша страна…»

Он остановился пару раз у каких-то лавок, в одной купил совершенно не нужные ему бумажные салфетки с изображением бога долголетия Шоу-сина, а в другой, повинуясь неосознанному порыву, приобрел бутылку особого московского эрготоу — шестидесятипятиградусного; попросил лавочника завернуть покупку в плотную бумагу и, помахивая свертком, вернулся к «хиусу».

Хвоста не было.

Кажется.

Рука сама тянулась к карману ветровки за трубкой — позвонить Багу.

Другой карман оттягивал табельный пистолет. Ощущение было не из привычных — Богдан редко носил оружие при себе. Но… что-то в этом было, что-то такое… бо́льшая уверенность, что ли, защищенность? Тьфу ты, до чего дошел!

«Ничего, — подумал Богдан сызнова, положив руку на холодную рукоятку, — ничего… Уже скоро».

Он отключил телефон, чтобы больше не мешали ничьи звонки, и решительно тронул повозку в направлении Москитово.

— …Но вы же не будете отрицать, преждерожденный Сусанин, что в бытность свою в Североамериканских Соединенных Штатах познакомились там с неким человеком по фамилии Софти? — терпеливо спросил Богдан.

Сидевший перед ним Борманджин Сусанин вздрогнул, уронил на стол короткие четки, которые перебирал как заведенный, и отвел взгляд в угол кабинета, туда, где у окна стоял белый металлический шкап, за обширными стеклами которого стройными рядами стояли лекарские снадобья в банках и бутылях разного размера. К Сусанину Богдан попал без труда. В лечебнице «Тысяча лет здоровья», сообразной снаружи и блиставшей внутри радующей глаз чистотой, с самого порога ему попадались исключительно приветливые и вежливые люди. Богдан минул ряды дверей лекарских приемных, украшенных однотипными табличками с надписями: «Животворное воздействие», «Коррекция кармы», «Прерывание спонтанных выходов в астрал», «Общее прижигание», «Общее иглоукалывание», «Досуг и сон», «Снятие порчи и изгнание нутряных аспидов», «Разрешение мозговой усталости», «Раскрытие третьего ока», «Тонкие сущности», «Бредуны»… Перед приемными на мягких скамеечках там и сям сидели пациенты в красивых серых халатах. Много приемных, подумал Богдан уважительно. Много хороших, редких специалистов.