Кибершторм - Мэтью Мэзер Страница 67

Лорен обняла Элларозу и забилась в угол подальше от дверей. В подвале было темно, пахло опилками, машинным маслом и старыми инструментами. Застонав, я начал вертеться, пытаясь вытащить ногу из-под груды поленьев.

– Не волнуйтесь, мистер Митчелл, я никого сюда не впущу. – Тони стоял на ступенях, прищурившись, и всматривался через трещины в деревянной двери. – Их четверо.

– Мы убили вашего друга, – раздался чей-то визгливый голос.

Лорен заплакала, прижимая к себе детей.

– Поверьте, мы не хотели, – продолжал голос. – В таком бардаке не грех и ошибиться.

– Оставьте нас в покое! – крикнул я.

Тони спустился на одну ступеньку, сделал шаг в сторону и навел винтовку на дверь.

– Отправь наверх детей и свою женщину.

Я снова постарался высвободиться. Кости затрещали, рвущаяся кожа причиняла невыносимую боль. Лорен затрясла головой.

– Майк, не дай им съесть моих малышей.

А затем наступила тишина. Я попытался собраться, забыть о боли, проверить, не стоит ли пистолет на предохранителе. Тони кивнул мне, давая знать, что он готов.

С ужасным грохотом дверь подвала взорвалась. Тони отшатнулся, упал на одно колено. Вторым выстрелом его развернуло, но он успел поднять ствол и нажать на спусковой крючок. Снаружи донесся вопль, затем выстрел из дробовика, а потом еще один.

Тони зарычал и попытался отойти в сторону, однако рухнул передо мной. Я взял его за руку и потянул к себе, но было уже поздно. По его телу пошли судороги. Он посмотрел мне в глаза, моргая, чтобы не заплакать… И застыл.

– Тони! – зарычал я, стараясь подтянуть его к себе. О боже, Тони, не умирай, очнись, ну же…

– Черт побери, парень! Ты отстрелил ухо кузену Генри! – сказал плаксивый голос. – Давай сюда твою женщину и детей, или мы все на хрен спалим!

По моему лицу текли слезы. Я снова дернул ногу, срывая кожу до мяса, но освободиться не смог. Лорен рыдала от страха, а Люк, стоя рядом с ней, смотрел на меня во все глаза.

– Ну так что, парень?

Сжав зубы, я отпустил руку Тони. Этого не может быть, этого не может быть…

Снаружи грохнул выстрел, в землю за дверью врезалась дробь.

– Какого черта? – завопил плаксивый голос.

Еще выстрелы, звон разбитого стекла, со стороны леса раздался громкий треск – выстрелили из другого оружия. Снова стрельба и крики. После короткого затишья взревел мотор, хрипло зарычал наш внедорожник.

Последним усилием я вытащил ногу из-под горы поленьев, вскочил и, хромая, запрыгал вверх по лестнице. Рычание внедорожника стало громче, и сквозь трещины в двери я увидел, как он проносится мимо. С жутким грохотом автомобиль врезался в террасу, разрушив ее и ванну. Дом над нами содрогнулся.

Когда шум стих, я неуверенно выглянул наружу. Возле двери стояла Сьюзи с пистолетом в руках, провожала машину взглядом.

– Все нормально. Уехали, – сказала она, повернувшись ко мне.

Однако по дороге кто-то ковылял в нашу сторону.

С ружьем в руках.

– Он вооружен! – крикнул я Сьюзи, вновь ныряя в подвал. – Уходи!

– Это я, идиот, – хрипло выкрикнул Чак.

Услышав голос Чака, я почувствовал, как меня накрыла волна облегчения. Однако я тут же бросился к Тони. Его тело было залито кровью. Лорен все еще сидела в углу подвала, прижимая к себе детей.

Есть ли пульс?

Я осторожно прижал к шее Тони два пальца, липкие от крови, и наклонился, чтобы проверить, дышит ли он.

Сердце не бьется.

– Сюда! – крикнул я.

Мы похоронили Тони в прекрасном месте, которое выбрала Лорен: на лесной поляне к северу от хижины, рядом с кизиловыми деревьями. Сейчас деревья стояли голые, но Сьюзи сказала, что весной они зацветут.

Хорошее место для отдыха.

Впрочем, каким бы хорошим оно ни было, после нескольких сантиметров прелой листвы началась каменистая земля со множеством узловатых корней. Камни приходилось выкапывать, корни – рубить и выкорчевывать. Работа была тяжелая, и она становилась еще тяжелее, когда я думал, зачем я это делаю.

Мы хоронили Тони.

Он добровольно остался в здании, остался ради Люка. Если бы не мы, он, скорее всего, сейчас уже грелся бы в солнечной Флориде с матерью. А вместо этого мы копаем ему могилу…

Больше мы ничего не могли сделать. Тони умер почти мгновенно.

Я сидел на подвальной лестнице, плакал, разговаривал с Тони, благодарил его за то, что он пытался защитить нас. Когда настала ночь, я не смог его бросить и принес спальный мешок, чтобы спать рядом с ним.

Под радостное чириканье птиц Сьюзи и я тянули тело по листьям. Тони был тяжелым – значительно больше двухсот фунтов, поэтому мы тянули его на одеяле.

Наконец мы добрались до поляны, которая находилась в нескольких сотнях футов от избушки, и подтащили тело к краю ямы. День выдался ясный, солнечный; я от напряжения вспотел и согнулся пополам, тяжело дыша. Немного отдохнув, я кивнул Сьюзи, мы схватились за края одеяла и как можно осторожнее опустили Тони в могилу. Тело все равно легло неровно.

– Я поправлю, – предложила Сьюзи.

Я сидел на листьях, глядя на небо и пытаясь отдышаться.

– Все нормально? – окликнула нас Лорен, задержавшаяся дома с детьми.

Сьюзи вылезла из могилы, вытерла грязные руки о джинсы и кивнула мне.

– Все в порядке! – отозвался я, думая о том, что на самом деле все ровно наоборот.

К нам шла Лорен с Элларозой на руках. За ней ковылял Чак. Затем я увидел Люка – он вприпрыжку носился кругами. Малыш все утро спрашивал про Тони, и я не знал, что ему ответить.

Я провел грязной ладонью по «ежику» на голове сына и посмотрел на небо, почувствовал, как лицо греют солнечные лучи. Мой разум словно оцепенел, не осталось никаких чувств, кроме страха.

И все-таки мы были живы.

Наступала ночь, на небе поднимался месяц. Я снова сидел на крыльце в кресле-качалке, с дробовиком в руках. В гостиной горел огонь в печи.

По крайней мере, мы не мерзли.

На Чаке был бронежилет – сержант Уильямс дал нам его вместе с защитными костюмами. Чак сам не знал, почему он его надел – просто на всякий случай. Возможно, именно поэтому он так смело разговаривал с теми людьми. Но все равно его ранили – несколько дробин попали в плечо и предплечье.

Моя травма оказалась нетяжелой – просто глубокая рана там, где в ногу воткнулся гвоздь. Сьюзи ее перевязала, и я почти не хромал.

Ну и что мы будем делать, черт побери?