Особо одаренная особа - Мария Вересень Страница 67

На меня действительно поглядывали, масляно щуря глазки и подкручивая усы, добры молодцы, половина из которых была, по словам Сивки, конокрадами, домушниками и ворами. А я вспоминала Зорю и многозначительно им улыбалась, заклинание Гомункула до сих пор еще работало. Даже мелькнула шальная мысль — привести из столицы с десяток красавцев.

— Да, скучновато здесь. — Сивка покивал головой. — Ну дак будний день он и есть будний, а вот в праздники… — Жеребец закатил глаза. Я поняла, что умру сейчас от зависти к столичным, и, сжав бока Сивки, велела двигаться в Красный город.

Вопреки моим ожиданиям, во всем районе оказалось только одно здание, сложенное из кирпича помидорного цвета. Солидные люди предпочитали обходиться мрамором. Фон Птиц не стал исключением, хоть и показался мне оригиналом, облицевав свой домище диким камнем. Злобные грифоны при входе грозили мне когтями, я состроила им жуткую гримасу, но испугать бронзовых было нелегко. Колотушка на дверях в форме бычьей головы гулко бухнула в гонг.

Надо сказать, что и в Красном веселье лилось рекой, гуляли все, кроме моего должника. Фон Птиц предавался здоровому сну. И мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем на отчаянный звон из дверей особняка выглянул заспанный старикан.

— Вы — Густав фон Птиц? — спросила я.

Старик с волшебным светильником в руке с достоинством поправил съезжающий с плеча шитый золотом кафтан, оглядел меня с ног до головы.

— А вы, собственно, по какому вопросу?

Сразу стало ясно, что наглостью тут не возьмешь, здесь наглых пачками видали, но тут мне на помощь пришел Сивка-Бурка, с удовольствием почесывающийся о вытянутую вперед лапу грифона.

— Передай Густаву, что пришло время вернуть старый должок.

А я, чувствуя прилив вдохновения, добавила:

— Грядет расплаты страшный час!

— Зря ты это. — Богатырский конь вздрогнул.

И впрямь — раздался жуткий вой, а между мной и старикашкой выросла стена оранжевого огня, нас швырнуло наземь и понесло, кувыркая, словно сухие листья. Вслед полетели молнии, с сухим треском впивавшиеся в снег вокруг меня.

— Держись! — проорал Сивка, передо мной ничего, кроме его хвоста, не было, но уж в него-то я вцепилась так, что конь хрюкнул, но злого слова мне не сказал, а наподдал во всю свою лошадиную прыть. Так мы и летели в облаке огня и блеске молний. Сивка кричал встречным: — Поберегись!

А я визжала, разбрызгивая пузом снег. Следом неслись, заливисто лая, собаки и свистели, грозя алебардами, постовые.

Остановились мы только на середине реки, в том месте, где Княжевка начинала задумчиво петлять, словно собираясь повернуть вспять.

— Что это было? — прохрипела я, со слезами глядя на шубейку, покрытую ледяными струпьями. Снег был везде: в сапогах, в волосах, за шиворотом. По дороге Сивка опрокинул два бака с отходами, и теперь от подола воняло рыбой. Богатырский конь задумчиво выкатил губу, глядя на веселящуюся на том берегу столицу, и задумчиво протянул:

— Слыхивал я про одного фон Птица, дак тот был великокняжеским архимагом, но это вряд ли он…

— Почему? — Я шмыгнула носом. — Вон как молнии метал!

— Ай, да обыкновенное заклятие, — отмахнулся Сивка. — Такие в половине знатных домов стоят. А у того фона есть грифоны, которые, даром что из бронзы, оживают и, пока злодея, покусившегося на хозяина, насмерть не заклюют, не отстанут! И нет никакого заклятия ни у мага, ни у нечисти, чтобы их остановить.

И тут мы уставились друг на друга, вспомнив, кому я строила рожи и об кого Сивка чесался. Стоило мне понадеяться, что, может, это не тот дядечка, как с неба послышался гневный клекот. Сивка без раздумий ухватил меня зубами за шиворот и закинул себе на спину, рявкнув:

— Держись!

Я уцепилась за его шею, а он, с силой оттолкнувшись, взлетел к звездам. Но грифоны, словно дворовые псы, вцепились Сивке в бока, конь закричал, и мы рухнули вниз, я успела заметить внизу великокняжеский кремль:

— Миленький, хотя бы не на палаты падай, — взмолилась я, припав к Сивкиному уху. И зажмурилась, в красках представляя, что мне будет, если хотя бы маленькая золотинка с кремля осыпется. Сивка, из которого грифоны так и норовили вырвать клок, что-то промычал, и мы проломили крышу надвратной башни.

— Хорошо упали, — всхрапнул Сивка, — терем княжий не порушили. — И завалился на бок, теряя сознание.

— Сивка, Сивка! — зарыдала я, слушая, как грифоны бронзовыми когтями разрывают потолочные балки над головой. — Что же делать то?

— Стражником оденься, — прохрипел конь. — Незаметно выйдешь из кремля и дуй к фон Птицу, пусть он обратно зверюг своих забирает, а то заклюют насмерть.

Тут под одним грифоном перекрытие рухнуло, и он упал вниз, погребая моего верного коня под грудой мусора.

— А-а-а! — заорала я, каким-то чудом вывалившись через дверь на крутую лестницу и кубарем катясь вниз. Не видно было ничего, я даже удивилась, как мы смогли в такой яркой столице отыскать такую беспросветную башню? Стоило мне начать метаться внизу, как я обнаружила на своем пути множество стеклянных стен, которые звенели и грозили разбиться.

— Да что ж это такое? — шипела я, пытаясь выбраться из этого звенящего лабиринта. — Прямо Гомункулов архив до нашего погрома. — И тут я уперлась в кого-то, пощупала дрожащими пальчиками ткань, привстала на цыпочки и обнаружила шлем, правда, без шишечки, как у Зори, и догадалась, что у охранников Великого Князя форма висит на специальных чучелках, какие я видела у портного в Веже. Вот и алебардочка имеется в правой руке, нашарила я в темноте оружие. Грифоны надо мной завыли, я услышала, как Сивка заорал:

— Беги, Верея! — и наподдал кому-то копытами, бронзовый звон наполнил разрушенную башню. Обозлившись на злобного архимага, который невинных людей травит бронзовой нежитью, я накинула форму стражника и, забыв всякую осторожность, выскочила на княжий двор.

— Где здесь ворота на Красный город? — рявкнула я первому встречному, мужик закатил глаза и упал, как бревно. Двор княжий был мощен булыжником, и мои каблучки звонко и злобно цокали о камень. Так что стража у ворот увидела меня издалека.

Я, испугавшись, что сейчас они меня схватят и, пока я буду объясняться, Сивку заклюют, со всей суровостью, на которую была способна, заявила:

— Кто сейчас с моей дороги не уберется, будет жалеть об этом сильно, но недолго! — и очень удивилась, когда стража прыснула в разные стороны, словно тараканы. Я хмыкнула, поправила капюшон, положила алебарду на плечо и со всех ног помчалась к фон Птицу.

Густав фон Птиц, архимаг и глава Конклава магов, в ту ночь заработался допоздна. В последние дни накопившиеся дела все меньше оставляли ему времени просто посидеть с книгой у камина, разобрать личные документы, поработать с новыми перспективными заклятиями, которых собралось уже немало, но все они были в черновиках. Поэтому на внезапный гул гонга он не сразу обратил внимание, услышал и забыл, пока не ворвался его старый друг и управляющий домом Мефодий.