Заклинатель драконов - Ян Сигел Страница 68

—Ты одна — такая, — говорит Кэл, — даже среди ведьм.

Он шагает вперед, следуя изгибам реки. Тропа становится совсем узкой и тянется по самому краю берега, а сверху свисают сталактиты, которые как ледяными шторами закрывают картину впереди. Ущелье внизу становится все уже и все глубже. Не слышно шума шагов, эхо глохнет тут же, у их подошв. Выступ, по которому они идут, совсем прижимается к скале. Ферн рада, что можно иногда держаться за сталактиты, но в какой–то момент ее ноги скользят, и она начинает падать. Она слышит, как они тут же приближаются, прекращая свое пение без слов, остатки их голосов пронизывают тишину. Но Кэл — наготове, он хватает ее за руку и вытягивает наверх, и шепоты смолкают.

Наконец они входят в большой грот, где река разливается обширным водоемом. Пузырящиеся газом фонтаны брызжут на его берега, к нему каскадом спускаются стены из крупных светлых камней. Над центром водоема свисает один массивный сталактит, похожий на люстру. И здесь есть звук — настоящий звук, а не почти беззвучное бормотание давно умерших голосов. Звук мягкий, чистый, наполненный бесконечным спокойствием Подземного Мира. Звук льющейся воды.

На дальней стене виден источник, из которого с бульканьем струится вода, она попадает в чашу, существующую тут испокон веку, из чаши переливается в бассейн, а затем — в реку. В этом месте, где появляется сама Смерть, прозрачный, ясный звук льющейся воды кажется Ферн самым прекрасным звуком в мире.

Они подходят к краю водоема. Вода в нем не бурлит, она чиста, как жидкий свет.

—Можно ее пить? — спрашивает Ферн. Безобразность темного лица Кэла смягчается, он мрачен, но пытается усмехнуться.

—Нет! Ты что, забыла все, что знала раньше? Если хочешь выйти отсюда, ты не должна здесь ни пить, ни есть. Потом захочешь яблочка погрызть. Это совершенно особенный источник. Это — Родник Леты, вода Забвения. Глотнешь — и дух твой освободится от заботы и печали, от любви и ненависти и от боли. Исчезнут все воспоминания, и твоя душа окажется в нирване. Давным–давно многие пили эту воду, и омывались в этом водоеме, и смывали с себя груз прошлого, и их свободное сознание наполнялось нежностью смерти. И только так могли они, пройдя Врата, надеяться на возрождение, по крайней мере, мне так говорили.

—А есть оно — возрождение?

Его лицо мрачнеет.

Кто знает? Спроси об этом Первичные Силы, не меня. Если они существуют. Смертные надеются. Я — нет. — Он останавливается у родника, поворачивается к ней, внезапно изменив тон: — Один глоток стирает все печали, облегчает сердечную муку, спасает от одиночества, врачует от потерь. Разве это не соблазнительно, Фернанда? Касалась ли когда–нибудь печаль этого холодного лица? И сердце твое никогда не мучилось?

Печаль легко вернуть, — отвечает Фернанда. — Может ли один глоток смыть воспоминания о счастье? Человеческое сердце способно многое перенести и сохранить только это.

Кэл удивлен, но ничего не говорит. Они входят в извилистый проход, который выводит их из грота, и музыка Леты затихает позади.

Проход состоит из неудобных, неровных уступов, спускающихся все ниже и ниже. Почти в полной темноте Ферн, держась за стену, часто оступается. Может быть, она и дух, но вполне материальна, поскольку хорошо чувствует все ушибы и царапины. За проходом открывается еще одна пещера, еще одно ущелье. Ферн уже совсем не может представить, насколько велико это пространство, трудно что бы то ни было понять, когда свет без видимого источника размывает очертания предметов и скрадывает расстояния; когда спокойствие, больше похожее на затишье, чем на истинную тишину, беременно едва слышными голосами смерти. Ферн вглядывается в ущелье, думая, что там тоже высохшее русло реки, но вместо этого видит черный поток скал, поверхность которых изуродована вздымающимися волнами, потрескавшимися от долгого остывания. Из трещин всплывают клочья испарений, белые мглистые жгуты, безмолвно зависающие в воздухе. Некоторые из них начинают принимать форму, но уплывают прочь, прежде чем станут не лошадьми или деревьями, а чем–то гораздо более неприятным. Через пропасть перекинут простой арочный мост, несомненно сделанный руками человека, в его каменной кладке можно увидеть незаконченные изображения рук и лиц, перекосившихся от боли. Мост широкий, и его легко перейти, хотя между камнями образовались щели. В дальнем его конце как стража стоят два пилона, черные и ужасные по сравнению с унылым свечением за ними. Развалины, которые могли быть стеной, тянутся вдоль края ущелья. Между пилонами остатки огромных ворот соскочили с петель, их сожженные панели превратились в пепел. Полосы тумана тянутся к пилонам и обвивают их.

— Это была Река Огня, — говорит Кэл. — Много веков тому назад она застыла, хотя где–то в глубине можно еще почувствовать ее древний жар. Мост ведет в ту часть ада, которую некоторые называют Тартаром, Башней Смерти. Теперь стены обрушились, ворота заржавели. Будь начеку, колдунья. Здесь они посильнее. Многие духи ушли с Серой Равнины, но только некоторые, попавшие в ловушки ада, смогли оттуда выбраться. Закрой глаза и не давай воли сердцу, тут нет места для сострадания.

Они минуют разрушенные ворота, дальше их путь лежит между перенаселенными пещерами. Здесь совсем мало света и повсюду прячутся клубы теней. Кровля невидима, одиноко свисающий сталактит выглядит, как указующий перст. Когда они подходят к нему, он корчится, как змея, и шипит, но Кэл не обращает на это внимания, и Ферн следует его примеру. Снова со всех сторон раздаются шепоты, и постепенно девушке начинает казаться, что сзади слышатся шаги, что кто–то идет за ними все быстрее и быстрее. Ее охватывает неодолимое желание обернуться, вернее — ей самой этого не хочется, но желание приходит откуда–то извне, врывается в ее сознание, принуждает ее. Она отбрасывает это принуждение прочь, используя свой Дар, заставляя разум освободиться от этого давления, но шаги сзади все равно слышны. Ферн ничего не говорит Кэлу, пытаясь убедить себя, что ей это только кажется.

Теперь они пересекают одну из больших пещер, следом вьется злая мгла, крутится у их ног, раздаются вздохи, тонкий сиплый шум, что–то среднее между дыханием и стоном, явно недоброжелательное.

Смотри! — указывает Кэл. — Вот комната наказаний. Вот Кресло, Источник жажды. Вот Колесо. — Ферн смутно различает в полутьме расплывчатые контуры пустого сиденья, пасть источника, громадину колеса. Дыхание ее учащается, превращаясь в настойчивое жужжание, которое сверлит мозги, и внезапно она видит израненное тело и переломанные кости рук на Кресле, блеск воды, которую нельзя пить, кровь, капающую со спиц Колеса. — Теперь здесь ничего нет, — продолжает Кэл, и Ферн трет глаза, чтобы прогнать фантастическое видение, а когда она снова открывает глаза, то видит только камни и углубление в земле. А шаги все ближе и все отчетливее, будто раздаются из соседней пещеры. В сознании возникает нежеланная и тревожащая картина: Моргас, с ее быстрыми и решительными движениями, и рядом с нею, похожая на богомола, Сисселоур.

Кэл, — чуть слышно говорит Ферн, — а ты слышишь шаги?

—Я слышу их уже давно, они возникли еще тогда, когда мы проходили первый коридор. У меня слух острее, чем у тебя, и ему не мешают те звуки, которых на самом деле здесь нет. Не думаю, что сладкие сны смогли надолго задержать мою мать. Они уже пересекли Серую Равнину, они настигают нас. — Он произносит все это невыразительно, но жестко.