Vive le basilic! - Вера Камша Страница 7

Черт! На повторном ударе Дюфур слишком сильно качнулся вперед в своем стремлении дотянуться до цели, и правая рука противника тут же «выстрелила» навстречу. Тяжелый кулак врезался сбоку в ребра, сбивая дыхание, репортера отбросило назад. И тут последовал новый сюрприз – легионер саданул газетчика ногой, причем высоко, в живот. Правда, пропущенные удары сказались, и вышел скорее толчок, но с ног Поля он свалил. «Не узнать северную манеру, вот же болван!»

Дюфур откатился подальше и вскочил, мысленно ругая себя за тупость. Злость на себя вызвала злость вообще, кровь вскипела, требуя решительных действий. Справившийся с болью в бедре капитан, судя по тому, каким тяжелым и мрачным стал его взгляд, испытывал схожие чувства.

Двое, на секунду замерев, выпрямились и… сделали по шагу назад, подмигнули друг другу и снова шагнули вперед, теперь уже для рукопожатия.

* * *

За ужином легионеры поглядывали на Поля с уважением – таланты командира были им ведомы, а тут, считай, ничья. Эти взгляды помогали коньяку кружить голову. После ужина недавние соперники остались у костра, над которым висели все те же Юнона с Марсом, а вот Юпитер загородила щербатая, дурно вычищенная луна.

– В Легион приходят разные люди. – Пайе внезапно понравилось объясняться. – С разным опытом и умениями, кое-что оказывается полезным… Если б не наши парни с… сомнительным прошлым, я бы проиграл.

– Вот почему вы так умело защищались, а я-то поначалу решил, что дерусь с кулачным бойцом. – Репортер внимательно посмотрел на собеседника. – Шуазский вариант «сапожка»… Высокие удары у вас полюбили задолго до того, как это стало хорошим тоном в столичных залах.

– У нас? – неожиданно усмехнулся Пайе. – Наши ребята, конечно, молодцы и уж всяко дадут фору столичным гвардейцам, но в вас я бы им посоветовал стрелять. Без предупреждения.

– Спасибо, – от души поблагодарил журналист, – но, говоря «вы», я имел в виду отнюдь не кокатрисов.

– Да? И кем вы меня полагаете?

– Правнуком шуазского роялиста и внуком генерала Империи. – Если б не поединок и не коньяк, Дюфур проверил бы дневную догадку иначе и позже, но сейчас его понесло. – Кого из них вы стыдитесь?

– Колонии не благоволят к титулам, – отрезал капитан, – а титулы не благоволят к Республикам, сколько бы их ни было…

– Туше! – Дюфур приподнял несуществующий цилиндр. – И тем не менее вам любопытно, откуда этот щелкопер знает ваших предков.

– От скотины Монье. К несчастью, идя в рейд, мы обязаны тащить с собой врача, хоть и здоровы, как кони.

– Ошибаетесь, мсье доктор полагает вас обывателем из Пти-Мези. Успокойтесь, охота шла на другую дичь, вы выбежали из кустов случайно. «Бинокль», если вы вдруг не знаете, в дружбе с нынешним премьером и время от времени грызет его противников. Позапрошлой осенью мы взялись за легитимистов, среди которых обретался некто де Мариньи…

– Черт!

– Что вы сказали?

– Ничего.

– Отлично. Мой коллега Руссель занимался политическими делишками наших героев, я по старой дружбе справился в полицейской префектуре, а ведущий светскую хронику взялся за родословные. Реставрация породила целую армию «дворян», ведущих свой род от Карла Святого; если им указать на прадеда-старьевщика или лакея, они впадают в неистовство. Прадед нынешнего де Мариньи оказался шорником, сын шорника завербовался в армию Первой Республики, затем примкнул к басконцу и женился на сестре своего полкового товарища, вашего деда, если вы вдруг не знаете.

– И что с того?

– Ничего, кроме того, что, когда из алеманского сундука вытащили Клермонов, внук шорника вспомнил, что он еще и внук маркиза – участника Шуазского мятежа, то есть, простите, восстания. Во времена Империи семейство процветало, денег и связей хватало, так что будущий маркиз де Мариньи был принят любителями Клермонов с распростертыми объятиями. После Реставрации он обратился с ходатайством о титуле и получил желаемое. В немалой степени потому, что единственный наследник погибшего роялиста по мужской линии, генерал Анри Пайе де Мариньи, оставаясь приверженцем покойного императора, не пожелал менять полученный от него титул на фамильный.

Разыскать вдову генерала мы не успели – отпала необходимость. Депутат де Мариньи, брат и наследник нынешнего маркиза, попался на малопочтенных махинациях и освободил округ по настоянию собственной фракции. Тем не менее до того, что настоящие де Мариньи, продав имение, переехали в Пти-Мези, мы докопались. Я не сразу вас опознал, потому что Пайе в любезном отечестве как грибов, но сочетание имени, фамилии, места, манер и имперских взглядов, о которых мне в самом деле разболтал доктор, выдают вас с головой. Что скажете?

– Спокойной ночи. С утра тряхнем здешнего царька и тут же начнем охоту. Постарайтесь выспаться.

Охота затягивалась. За полтора месяца Дюфур немало преуспел в верховой езде по-кокатрисски, с помощью хасута-переводчика освоил до сотни туземных слов, узнал, что шакалы охотятся па́рами, и извел полдюжины блокнотов на разную дребедень. Ничего по-настоящему интересного не происходило. Приближался сезон дождей, а отряд все еще бестолково метался от следа к следу, благо таковых находилось в избытке.

Журналист сам не понял, когда заподозрил обман. Кажется, углядев в бинокль львиное семейство. Не первое, первое репортеру показал капитан неподалеку от самой южной из приозерных деревень, прозванной Полем из-за обитающего там миссионера Сен-Бабуин.

Исполненный азарта отряд как раз перевалил невысокую гряду, направляясь по подсказке местных к некоей Одинокой горе, возле которой охотники видели подозрительных всадников. Дюфур, борясь с зевотой, слушал доктора, возмущенного самим фактом существования миссионера. Эскулап брызгал слюной и не то требовал, не то лично собирался извести мракобесие и мракобесов. Затянувшийся монолог прервал Пайе, протянувший репортеру свой бинокль. В светлом круге топорщилось сухое дерево, у подножия которого разлеглись царь саванны и несколько цариц. Соблазн был огромным, но от охоты все же отказались. Капитан заверил, что, покончив с бандой, они займутся львами, и отряд обошел «львиное дерево» стороной. Тогда казалось, что приз скоро будет в руках, и в самом деле на подъезде к Одинокой двойной выстрел оповестил о первой находке.

Неприметная расселина на южном склоне услужливо сберегла отпечатки сандалий на более сырой, чем в других местах, почве и порубленный то ли саблей, то ли тяжелым ножом кустарник. Прочесали окрестности и наткнулись на небрежно забросанное землей кострище. Большое, одинокий охотник такого не оставит. Проводник из местных и разведчики, посмотрев и даже понюхав золу, вынесли вердикт: горело дня четыре назад, возможно – чуть больше.

Разбойники, да еще столь увертливые, не могли не выставить часовых. Выше по склону у здоровенного валуна виднелось подходящее место. Проверили – за каменюкой кто-то в самом деле топтался и жевал свою жвачку. Тома, лучший следопыт отряда, даже щепочку подобрал – похоже, откололась от рассохшегося приклада. Оставалось разослать разъезды и дождаться тех, кому повезет.