Лезвие сна - Чарльз де Линт Страница 7

Изабель мысленно вернулась к последним строкам послания.

Знаешь, это письмо я сочиняла всю свою жизнь. Но пока не встретила тебя, я не знала, кому оно предназначено.

Сердце Изабель тревожно забилось.

На глаза снова навернулись слезы, но на этот раз она смогла их сдержать. Изабель села и раскрыла перед собой ладонь. Даже не заглядывая в ячейку, она знала, что ее содержимое причинит ей еще большую боль, приблизит к той незнакомке, которая говорила голосом подруги, писала ее почерком.

Она не хотела знать эту незнакомку.

«Пусть мои воспоминания останутся со мной», — мысленно попросила она.

Не плачь, та belle Иззи. Вспоминай обо мне только хорошее.

Именно так она и поступит. Она сосредоточится на лучших временах, когда они были вместе. Изабель вызвала в памяти образ подруги, и в нем не было той болезненной хрупкости, которая бросалась в глаза в последние их встречи в больнице. Перед ней возникла прежняя Кэти, которую она так хорошо знала раньше. С которой они мгновенно нашли взаимопонимание. С удивительной точностью Изабель восстановила в памяти тот далекий день, когда рыжеволосая девушка вошла в комнату, предоставленную им в университете Батлера. Тогда возникло ощущение, что она не знакомится с новой соседкой, а встречает давнюю подругу.

— Я стала такой, какая есть, только благодаря тебе, — прошептала Изабель.

Именно Кэти смогла почти мгновенно превратить девочку с фермы в представительницу богемы. Она никогда не указывала Изабель, что ей делать, просто подавала пример и заставляла задавать вопросы, а не принимать вещи такими, какими они кажутся. Ко второму курсу Изабель и сама с трудом могла вспомнить девочку с далекой фермы.

Но Изабель не совсем превратилась в незнакомку. Стоило немного приподнять покров, и снова проглядывала прежняя наивность, воспитанная стараниями родителей, и здравый смысл, появившийся в результате работы в непосредственной близости к земле. И, как понимала Изабель, то же самое было и с Кэти. Под наружностью смелой до бесстыдства молодой женщины пряталась ранимая девочка, со скрытным и сильным характером.

— Уверена, я не стала счастливее с тех пор, как выросла, — призналась как-то Кэти. — Но я научилась избегать боли. Всех демонов я оставляла в своих сочинениях.

Письмо, пришедшее с утренней почтой, опровергло эти слова.

На свете нет места надеждам и настоящему счастью. В конце концов, никто не может жить счастливо, поскольку никто не может жить вечно, а под покровом счастья всегда скрывается боль.

Тем временем взошла луна, высветила пенистые гребешки волн и подчеркнула их белизну своим бледным пламенем. Изабель всё еще продолжала смотреть на лежащий в ладони ключ.

Неизвестно, хватит ли у нее духа посмотреть, что спрятано в ячейке. Наверняка работники камеры хранения вскрыли ящик еще несколько лет назад; что бы ни оставила там Кэти, все пропало. Но когда дело касается Кэти, нельзя быть уверенной ни в чем. За исключением смерти. В этом не было никаких сомнений, и не было никакой счастливой развязки в самый последний момент.

Однако этот единственный случай не в счет; Изабель была почти уверена, что в камере хранения автобусной станции ее что-то ждет. Но, прочитав письмо, она не могла найти в себе силы выяснить, что именно.

Великие картины так же иррациональны, как и великие музыкальные произведения. В их привлекательности есть немалая доля безумия.

Приписывается Джорджу Жану Натану

Ньюфорд, сентябрь 1973-го

I

Более уродливого человека Изабель еще не встречала. Без преувеличения. Он был похож на тролля, покинувшего свое темное логово только для того, чтобы убедиться, что все рассказы о солнечном свете — ложь. Солнце не может превратить его в камень. Оно только показывает его таким, каков он есть. А поскольку он давно привык к своему уродству, то чего ему бояться? И человек держался по-королевски величественно, несмотря на потрепанную одежду и неприглядную внешность.

Но всё же он был настоящим троллем. При росте, не превышавшем рост Изабель — пять футов и три дюйма, он был почти квадратным. На спине намечался горб, бочкообразная грудь выпирала вперед, руки были толще бедер Изабель, а ноги напоминали стволы деревьев. Уши приклеились к черепу двумя бесформенными кусками мяса, неоднократно сломанный нос был длиннее обычного, а широкие ноздри зияли подобно судовым клюзам. Подстать им были толстые губы, огромный рот и необъятный лоб под редеющими всклокоченными волосами. Казалось, этот человек не мылся целую вечность и черная копоть намертво въелась в складки кожи.

Одежда была достойна хозяина. Тяжелые черные ботинки протерлись до дыр, а на правом еще и не хватало шнурка; на грязно-коричневых брюках стояло множество заплат, почти скрывающих первоначальный цвет ткани; когда-то белая рубашка стала серой, даже черной, вокруг шеи; длинный, лоснящийся от старости плащ волочился по земле, края небрежно подрезанных рукавов свисали на короткие руки.

После года, проведенного в городе, Иззи вдоволь насмотрелась на различных чудаков, но вид этого тролля, разгуливавшего рядом с залитой солнцем лестницей собора Святого Павла, поразил ее своей неуместностью. Этот человек явно нуждался, но, несмотря ни на что, он кормил голубей остатками французского жаркого. Время от времени целая туча птиц взмывала в воздух и кружила над ним, словно над фигурой горгульи, но каждый раз снова возвращалась за брошенными крошками еды. Тролль властвовал над стаей.

Изабель не могла упустить такой момент. Она уселась на скамейку у автобусной остановки. Тайком вытащила огрызок карандаша из черной сумки через плечо, а потом поискала на ощупь лист бумаги. Конверт с просроченным телефонным счетом первым попался ей под руку. Она торопливо принялась зарисовывать сценку, размашисто очерчивая контуры фигуры, потом прорисовывая детали и обозначая светотени.

К тому времени, когда он опустошил коробку с едой и зашаркал прочь, а его пернатые подданные разлетелись, Изабель успела набросать и запомнить вполне достаточно, чтобы закончить рисунок дома. Она склонилась над конвертом, добавляя изгиб лестницы и громаду собора, стоявшего в тени на заднем плане, и совершенно не ожидала возвращения тролля, пока на плечо не опустилась тяжелая грязная рука. От неожиданности девушка вскрикнула и выронила конверт. Они оба одновременно наклонились, но незнакомец оказался проворнее.

— Хрмф, — произнес он, изучая рисунок.

Иззи не поняла, был ли этот звук комментарием или мужчина просто прочищал горло. Единственное, чему она тогда смогла удивиться, так это отсутствию зловония. От него почти совсем не пахло, разве что слегка чувствовался аромат перца.

Незнакомец поднял глаза и осмотрел ее с ног до головы. Казалось, его взгляд проникает сквозь одежду — черные джинсы, черная футболка и шерстяной свитер совершенно не мешали ему изучать ее фигуру. До сих пор Изабель не видела его глаз, скрытых в тени под кустистыми бровями, но зато теперь выцветшие бледно-голубые иглы пронзили ее насквозь, как мотылька, приколотого к листу бумаги. Иззи вздрогнула и потянулась за конвертом, желая забрать свой рисунок и поскорее уйти, но незнакомец отодвинул руку, а его холодный взгляд наконец добрался до ее лица.